Штопальщик времени. Роза Хуснутдинова
разбили окно и отправились драться дальше…
– Надо было сказать комендантше! – возмутилась я.
– Комендантша сказала, что стекла нет, будет на следующей неделе.
– Но как терпеть? Ведь сегодня минус семь!
– А вчера было ноль. Но, по-моему, это не интересно. Лучше я почитаю стихи.
Я кивнула.
Глуховатым медленным голосом человека, выздоравливающего после долгой болезни, он начал читать. Об электрических проводах, опоясывающих землю, о больших городах, где люди живут, как муравьи, об одиночестве, о вересковых полях где-то далеко-далеко, о вещих братьях-деревьях…
Я не шевелилась, смотрела на карту Луны. Чувствовала, что лунные моря и кратеры, впадины и возвышенности на чёрно-бело-голубой карте чем-то сродни этим волнам стихов, наплывающих на меня.
– Ты, кажется, замёрзла, – прервал он чтение, взглянув на меня. Взял в руки бутылку ликёра в сизой упаковке и налил в крошечную рюмку, стоящую на краю стола.
Я выпила, сразу стало горячо (о, сорокоградусная жара ашхабадской улицы, где мы шли этим летом с подругой Гультэч!).
– Продолжай, интересно! – заверила я.
Он продолжил чтение. Потом, отложив листы в сторону, стал говорить об острове Сааремаа, о Ливонии, в которую вторглись крестоносцы в тринадцатом веке, о том, как они уничтожали береговых, лесных, луговых языческих богов, как сжигали жертвенные рощи и вырезали из дерева человека-бога, на кресте… А что думаю я о кипчаках, о булгарах, о Золотой Орде? Наверное, тоже вижу во сне скачущих смуглых всадников на косматых лошадях, слышу их воинственные крики: «Ур-р, ур-р!!!» Знаю ли я, что на многих, казалось бы, совсем разных языках мира некоторые слова звучат одинаково…
Я сидела не двигаясь. Из окна дуло как из морозильника. Обратная сторона Луны придвигалась ко мне всё ближе.
Раздались крики, дверь со стуком открылась, и два пьяных студента, вцепившиеся друг в друга как сиамские близнецы, дошагали до кровати в углу комнаты, повалились на неё.
– Шаганэ ты моя, Шаганэ! – вскричал один из них.
– Тихо розы бегут по полям… – всхлипнул второй.
Потом оба поднялись и, обнявшись, покинули комнату.
– Каряк и якут с отделения переводчиков, очень Есенина любят, – пояснил эстонец.
Снова налил в рюмку ликёр, пододвинул мне и продолжил монолог.
Я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не стало ещё холоднее.
– Кажется, всё-таки ты мёрзнешь, – прервал он чтение, встал, подошёл к шкафу, вынул из него шерстяное одеяло и подал. – Завернись.
Я завернулась.
– «Ливли-ливли», так называли себя ливы, – сказал он. – По-моему, звучит музыкально. А чем ливское солнце отличалось от солнца наших дней? Чем отличалось солнце кипчаков от нынешнего?
Комната, казалось, заледенела совсем, потонула в сизом тумане. Я сидела в полном оцепенении. Лицо человека напротив меня было застывшим, бледным, но синие глаза, порой вскидывающиеся на меня, жили, мерцали, в них светился неукротимый огонь.
Я