Бироновщина. Василий Авенариус
и никто меня за то не смѣлъ-бы призвать къ отвѣту.
"– Будь по сему, говоритъ, – дамъ я тебѣ такой указъ.
"И своеручно написалъ мнѣ указъ.
"Долго-ли, коротко-ли, задалъ тотъ самый вельможа его царскому величеству пиръ зазвонистый, по-нонѣшнему – банкетъ. Пошла гульба да бражничанье; употчивались гости – лучше не надо. Я же, оставшись въ прежнемъ градусѣ, хвать изъ кармана добрую плетку и давай бить на столѣ покалы, стаканы да рюмки, а посуда-то вся дорогая, хрусталя богемскаго. Ну, хозяинъ, знамо, ошалѣлъ, осатанѣлъ, съ немалымъ крикомъ велѣлъ своимъ холопьямъ взять меня, раба божья, и вытолкать вонъ. Приступили они ко мнѣ – рать цѣлая, дванадесять тысячъ. А я учливымъ образомъ кажу имъ пергаментный листъ за собственнымъ царскимъ подписомъ:
"– Вотъ, молъ, царевъ указъ, коимъ я надъ мухами начальникомъ поставленъ; а исполнять царскую службу я за долгъ святой полагаю.
"Отступились тѣ отъ меня, гости кругомъ хохочутъ-заливаются, а я съ плеткой моей добираюсь уже до самаго хозяина. Пришелъ онъ тутъ въ конфузію, затянулъ Лазаря:
"– Ахъ, Иванъ Емельянычъ! такой ты, молъ, да сякой, есть за мной тебѣ еще малый должокъ…
"– Денегъ твоихъ, батюшка, теперь мнѣ уже не надо, – говорю: – дорого яичко къ Христову дню".
– Умно и красно, похвалила Анна Іоанновна разсказчика. – Могъ-бы ты, Емельянычъ, и мнѣ тоже иной разъ умнымъ словомъ промолвиться.
– Молвилъ-бы я, матушка, словечко, да волкъ недалеко, отвѣчалъ Балакиревъ, косясь исподлобья на супругу временщика.
Сама герцогиня Бенигна, плохо понимавшая по-русски, видимо, не поняла намека. Царица же сдвинула брови и пробормотала:
– Экая жарища… Квасу!
– Эй, Квасникъ! не слышишь, что-ли? – крикнуло нѣсколько голосовъ старичку въ дурацкомъ колпакѣ, сидѣвшему въ отдаленномъ углу въ корзинѣ.
Въ отвѣтъ тотъ закудахталъ по-куриному.
Былъ то отпрыскъ стариннаго княжескаго рода, разжалованный въ шуты (какъ уже раньше упомянуто) за ренегатство. Главная его обязанность состояла въ томъ, чтобы подавать царицѣ квасъ, за что ему и было присвоено прозвище "Квасникъ". Въ остальное время онъ долженъ былъ сидѣть "насѣдкой" въ своемъ "лукошкѣ" и высиживать подложенный подъ него десятокъ куриныхъ яицъ.
Не успѣлъ, однако, князь-Квасникъ выбраться изъ своего лукошка, какъ Педрилло, подскочивъ, опрокинулъ лукошко и покатилъ его, вмѣстѣ съ "насѣдкой", по полу. Тутъ подоспѣли и другіе потѣшники, стали, смѣясь, валить другъ дружку въ одну кучу, а еще другіе взялись за музыкальные инструменты: трубу, тромбонъ, бубенъ, – и комната огласилась такимъ человѣческимъ гамомъ и музыкальной какофоніей, что хоть святыхъ вонъ выноси. Мало того: царицына левретка Цытринька не хотѣла, видно, также отстать отъ другихъ и разлаялась во все свое собачье горло.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru