Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля). Николай Аксаков
состязаньемъ думаетъ пѣвецъ.
А на улицѣ какъ будто бѣднаго дразня,
Все сильнѣе говоръ, крики, топотъ, стукотня…
……
Соловью какое дѣло? Изъ груди своей
Звуки всѣ, какіе только шевелятся въ ней,
Исторгаетъ онъ, и ноетъ, и болитъ она,
Безпредѣльнымъ напряженьемъ вся истощена.
Но пѣвецъ не слышитъ боли; въ гордомъ забытьи
Погрузился весь онъ въ звуки чудные свои.
Опьянѣлъ отъ вдохновенья, и чѣмъ жгуче, злѣй
Боль въ груди, тѣмъ громче, громче свищетъ соловей.
И слабѣя, надрываясь, силы, наконецъ,
Сокрушились, струны въ горлѣ лопнули; пѣвецъ
Заметался въ агоніи и, въ послѣдній разъ,
Разразился дивной трелью и – на вѣкъ угасъ.
А на улицѣ, къ страданью холодно тупа,
Продолжаетъ суетиться и сновать толпа.
И скрипятъ, гремятъ колеса все сильнѣй, сильнѣй,
Точно рады, что загубленъ ими соловей.
Но, однажды вырвавшаяся изъ души, эта пѣсня является уже оторванною отъ жизни поэта и не всегда прививается къ другой жизни, не всегда встрѣчаетъ братскій отзывъ. Общество остается къ ней, зачастую, точно также равнодушнымъ, какъ тѣ колеса, которыя точно радовались, «что загубленъ ими соловей». А между тѣмъ, сочувствіе составляетъ одну изъ вдохновляющихъ стихій поэта; безъ него чувствуетъ онъ связаннымъ, обезсиленнымъ самое свое вдохновеніе и наряду съ внутреннимъ блаженствомъ, доставляемымъ изліяніемъ души своей въ пѣсняхъ, возникаетъ скорбное сознаніе своего одиночества, безплодности пѣсни своей и жизни, сомнѣніе въ себѣ, своей цѣли и своихъ силахъ. Отсюда начинаются горе и страданія поэта, тоска одиночества; чувство оторванности отъ міра. Отказаться же отъ пѣсни истинно-творческая, поэтическая душа не въ состояніи,
И ужъ если кто однажды соловьемъ рожденъ,
Какъ ни мучь его, безъ пѣсни жить не можетъ онъ.
И вотъ, даръ поэта становится для него волшебнымъ совпаденіемъ горя и радости. Эту связь двухъ совершенно противуположныхъ ощущеній замѣчали едва ли не всѣ поэты, но сильнѣе и удачнѣе многихъ выразилъ эту двойственную жизнь поэта нашъ Сырокомля.
Ты пѣвучая лира, – чародѣйка для міра,
Но, какъ ножъ, ты опасна;
Адъ и рай въ тебѣ скрылся; кто съ тобой подружился,
Ты надъ тѣмъ полновластна….
Тотъ покой свой погубитъ, тотъ, страдая, полюбитъ
И тоской надорвется….
Ты коварно заманишь, какъ ножомъ ты поранишь,
Кто къ тебѣ прикоснется.
Дальше онъ самъ объясняетъ одну изъ причинъ глубокихъ горестей поэта.
О, пѣвучая лира! Я печально и сиро
Въ тебя вѣру теряю.
Иль въ насъ проку немного? Восхваляю ли Бога,
Предъ людьми ли играю,
Всѣмъ твой голоса сталъ скученъ; Богу, людямъ докученъ,
Хоть и нѣтъ звуковъ чище и краше…
Пѣсню слушаетъ ухо, но у всѣхъ сердце глухо…
Не красна доля наша!
Глубоко сознавалъ Сырокомля