Питерские контрабандистки. Александр Амфитеатров
лутовских ухищрений старого чичиковского времени. Нет, его не прятали, везли в открытую, без всякой опаски, даже представляли на таможенный досмотр.
Кто же и как провозит эту дорогую и изящную контрабанду?
Нечаянный ответ на вопрос я получил от одной бессознательной преступницы по этой части, очень молоденькой и хорошенькой русской дамы из более чем «порядочного» общества.
– В последнюю свою поездку за границу, – смеясь, говорила она, – я вела себя немножко неумно. Истратила гору денег. Накупила всяких пустячков в Берлине, в Вене, в Италии, а все главное и необходимо нужное оставляла купить, конечно, в Париже. Прибавьте, что не удержалась – заглянула в Монте-Карло, – и… комментарии излишни. В Париже, как водится, влюбилась в магазины, увлеклась. Носили ко мне пакеты, носили; платила я по счетам, платила… В один печальный день подсчитываю свои финансы и с ужасом убеждаюсь, что зарвалась: кредит в банке истощен, в номере у меня целый Монблан ненужных, но безумно дорогих вещей, а в кармане сто двадцать франков. Приходится телеграфировать мужу, чтобы выручал, и ужасно перед ним совестно. Мы далеко не богачи, дела наши в настоящее время очень не блестящи, – у кого, впрочем, они хороши? – денег мне муж и без того уже выслал чересчур щедро, гораздо больше, чем я имела право тратить – в последней телеграмме просил быть экономной, покупать осторожно. Нет, как ни повернуть дело, – нельзя беспокоить мужа: позор и стыд. Думаю про себя: не найду ли в Париже кого-нибудь из петербургских друзей? Нет, как нарочно, ни души: конец сезона, все разъехались. Такое отчаяние. И вдруг, нечаянно-негаданно, – спасена! Прямо с неба слетел ангел-избавитель и все устроил в двадцать четыре часа… Угадайте, как?
– Вероятно, вы продали часть вещей?
– Как бы не так. Разве я затем их покупала, чтобы потом продавать? Могла ли я с ними расстаться? Я в них просто влюблена была…
– Заложили свои bijoux[1]? Кредитовались в отеле?
– Как можно? Что вы! С моим то положением? С моей фамилией?
– Тогда, простите, отказываюсь понимать.
– И ни за что вам не догадаться, если не расскажу сама. А между тем, ларчик открывается очень просто, и все уладилось так мило, учтиво и приятно, что вы не в состоянии и вообразить. Мы, бедные, грешные русские дамы, способны хранить свои маленькие секреты от кого угодно, только не от француженки-горничной или модистки. Вот и разговорилась я однажды с прелестной барышней, которую один крупный магазин прислал ко мне, как примерщицу, а в разговоре выложила ей свое горе. Она выслушала, улыбнулась и отвечает:
– Это очень частая история, и в ней нет решительно ничего трагического.
– Ах, вы не знаете моего мужа…
– Вашему мужу незачем и знать о вашем безденежьи. Вы можете прекрасно заработать эти деньги сами, здесь, в Париже.
– Я, мадемуазель? Бог с вами! Я выросла баловницей… Я не имею даже понятия, как и что можно работать для денег…
– Мадам, неужели я осмелилась бы предложить вам какую-нибудь грубую работу? Слава Богу, я умею различать людей и вижу, с кем имею дело…
Тут у меня явилось новое сомнение. Женщина я молодая, собой, говорят, недурна, путешествую одна, без компаньонки, – не принимает ли меня эта госпожа за искательницу приключений, не собирается ли предложить мне… Вы понимаете?
– О, очень понимаю!
– Но – нет, не то. При одном намеке на мои сомнения, она так и вскипела… «За кого мадам меня считает? Разве мадам неизвестно, какой фирмы я представительница? Разве честь дома позволила бы моим патронам терпеть на своей службе особу, способную на подобные проделки и предложения?»… Даже отпаивать водой ее пришлось и извиняться потом: так расходилась… Ну, а как и чем она меня спасет, все-таки не сказала… Положитесь, говорит, на меня: вам не придется сделать ничего неловкого, даже неприятного, – просто, можно сказать, ничего от вас не потребуют, совсем, совсем ничего!..
– За ничего, Люси, денег не дают. Поставят какие-нибудь обязательства.
– Никогда. Уверяю вас: не вас обяжут, вы обяжете. Да так, что если бы вы и в Петербурге оказались не при деньгах, то можете хоть совсем не платить. Вот, значит, какую услугу вы в состоянии, шутя, оказать.
Отвечаю:
– Не платить я не могу и не хочу, потому что принимать подарки от неизвестных людей не в моих правилах. Но, если дело сводится к тому, чтобы услуга шла за услугу, тем лучше, с тем более легкой совестью я займу деньги…
Назавтра утром подают мне карточку какой-то мадам Дюран. Имя ровно ничего не говорит: во Франции Дюранов и Ламбертов чуть ли не больше, чем у нас Ивановых. Принимаю. Входит дама лет сорока пяти, буржуазка, очень приличная, одета просто и элегантно, заметно, что туалет стоит больших денег.
– Мне сообщили, что вы в маленьком затруднении. Не позволите ли мне вам помочь? Сколько вам надо?
– Думаю, что обойдусь двумя тысячами франков.
– Пожалуйста, не стесняйтесь… Если надо больше…
– Нет, я разочла, что обойдусь.
– Прекрасно.
Украшения