Ðебо моё. Стихи. Ðика Виноградова
бросаюсь в жижу эту
И стремлюсь, чтоб кто-нибудь заметил,
Чтоб накинул плед, смеясь, на плечи
И увёл туда, где я согрета,
Где любую боль затяжкой лечит
Горькая, как небо, сигарета!
Затушив о небо сигарету,
Слыша, как ругает в спину ветер,
Под крылом холодного рассвета
Я ушла, а ты и не заметил.
Птицы
Мы, нелепые и уставшие,
Птицы с крыльями обгоревшими.
Мы – свободы ветра поймавшие,
Да пред Солнцем чужим ослепшие.
Мы спешим к берегам непознанным.
Воздух бьёт нам по ранам плётками,
Душит штормами, бурей, грозами:
Нам погода всегда нелётная!
Перья грязные солью жгучею
До костей и до вен проедены.
Мы летим под седыми тучами.
Нам пути эти небом велены!
Не дотянем, увы, до пристани,
Захлебнёмся пустыми хрипами.
И свободу свою придётся нам
Солью терпкой из лёгких выхаркать!
Нам погода всегда нёлетная,
И на картах путей не писано.
Просто небо святое, звёздное
Нам на перья дождём нанизано!
Мы, нелепые и уставшие,
Мчимся вниз на свиданье с водами.
Небеса и моря познавшие
Мы умрём. Но умрём свободными!
Не птицы
«Пойми же милая, мы не птицы…»
Krredis
– Пойми же, милый, что мы – не птицы, —
Твердила мать, доставая нож.
На старой полке лежали шприцы,
А за окном колосилась рожь.
А за окном наступала осень,
И журавлиный усталый клин
Уже скрывался за неба проседь.
На сердце грелся холодный сплин.
А за спиною редели перья,
На пол слетая, как первый снег,
Напоминая: увы, теперь я
Совсем не птица, а человек.
– Ты срежь их, мама, чтоб не зудели
И чтоб не рвали под облака!
Наркоз бессилен, но всё теплее
Твоя заботливая рука!
А как без неба бескрылым буду
Я в сером сонме осенних лиц?
Не знаю, мама!
Пророчит чудо
На старой полке стеклянный шприц…
Отпусти
Послушай! Мой бой окончен.
Приди на поле – сказать «Прощай».
Я разобран и обесточен.
Вместо топлива в венах чай.
Не ищи ты меня средь павших,
не стенай, не зови в ночи.
Я, как прежде, такой – пропащий.
Надо мною пурга кричит.
Вот она и оплачет рьяно,
освистает и проклянёт.
Я лежу, долгим боем пьяный,
и хрустит под затылком лёд.
Всё моё! Этот ветер стылый,
эти звёзды и эта глушь.
Ими проклятый, им же милый,
утонувший в просветах луж,
Я