Мысль. Леонид Андреев
Нет? Я ненавижу тот мирок, который живет во мне, вот тут, в голове, – мир моих образов, моего опыта, моих чувств. К черту! Мне опротивело то, что у меня перед глазами, я хочу того, что у меня за спиной… что там? Целый огромный мир живет где-то за моею спиной, – и я же чувствую, как он прекрасен, а головы повернуть не могу. Не могу! К черту. Скоро я совсем брошу писать!
Татьяна Николаевна. Это пройдет, Алеша.
Савелов. И очень жаль будет, если пройдет. Ах, господи, хоть бы кто-нибудь зашел и рассказал – о той жизни рассказал!
Татьяна Николаевна. Можно позвать кого-нибудь… Алеша, хочешь я позвоню Федоровичу?
Савелов. Федоровичу? Чтобы снова весь вечер говорить о литературе? К черту!
Татьяна Николаевна. Но кого же? Я не знаю, кого можно позвать, кто подошел бы к твоему настроению. Сигизмунд?
Савелов. Нет! И я никого не знаю, кто подошел бы. Кто?
Оба думают.
Татьяна Николаевна. А если Керженцеву?
Савелов. Антону?
Татьяна Николаевна. Да, Антону Игнатьевичу. Если позвонить, он сейчас приедет, по вечерам он всегда дома. Если не захочется говорить, то поиграй с ним в шахматы.
Савелов (останавливается и сердито смотрит на жену). С Керженцевым в шахматы я не стану, как ты этого не понимаешь? Прошлый раз он с трех ходов зарезал меня… что же мне интересного играть с таким… Чигориным[1]! И я все-таки понимаю, что это только игра, а он серьезен, как идол, и когда я проигрываю, считает меня ослом. Нет, не надо Керженцева!
Татьяна Николаевна. Ну, поговоришь, вы с ним друзья.
Савелов. Говори с ним сама, ты с ним любишь говорить, а я не хочу. Во-первых, говорить буду только я, а он будет молчать. Мало ли люди молчат, но он молчит ужасно противно! И потом, он просто надоел мне со своими дохлыми обезьянами, своей божественной мыслью – и лакеем Васькой, на которого он кричит, как буржуй. Экспериментатор! У человека такой великолепный лоб, за который за один можно поставить памятник, – а что он сделал? Ничего. Хоть бы орехи бил своим лбом – все-таки работа. Фу-ты, устал бегать! (Садится.)
Татьяна Николаевна. Да… Мне, Алеша, одно не нравится: у него появилось что-то угрюмое в глазах. По-видимому, он действительно болен: этот его психоз, о котором говорил Карасев…
Савелов. Оставь! Не верю я в его психоз. Притворяется, дурака ломает.
Татьяна Николаевна. Ну, ты уж слишком, Алеша.
Савелов. Нет, не слишком. Я, голубчик, Антона с гимназии знаю, два года были мы с ним влюбленнейшими друзьями – и это пренелепейший человек! И ему ни в чем не верю. Нет, не хочу о нем говорить. Надоело! Танечка, я куда-нибудь пойду.
Татьяна Николаевна. Со мною?
Савелов. Нет, я один хочу. Танечка, можно?
Татьяна Николаевна. Иди, конечно. Но только куда же ты пойдешь – к кому-нибудь?
Савелов. Может, зайду к кому-нибудь… Нет, мне так хочется пошататься по улицам, среди народа. Потолкаться локтями, посмотреть, как смеются, как скалят зубы… Прошлый раз на бульваре