«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!. Андрей Буровский
видно, какое море громадное и синее, какая суша твердая и прочная. Почему-то чувствовалось, что именно тут суша кончается, словно бы на берегу – конец света. От этого одинокого человека, идущего встреч солнцу, исходило тревожное ощущение перемены, непокоя, перелома. Очень хорошая картина.
– Разве ваша вера не запрещает изображать людей?
– Нельзя изображать лицо… – серьезно ответил человек в талесе. – И я его, как видите, не изобразил.
– Вы нарисовали так, что и без лица все стало ясно.
Человек довольно ухмыльнулся. Монаха тянуло к этому человеку… Он когда-то странно любил его судорожной, нервной любовью… Это потом его научили, как монаха, не привязываться ни к кому слишком сильно, не принимать ничего слишком близко.
– Нас Провидение свело тут, на краю земли…
– Не на краю… Тут центр земли. Мы встретились на Святой Земле, и в этом проявилась воля Й`ахве.
– Воля Божья, – согласно кивнул монах. И продолжал: – Я хочу видеть вас, но вам же нельзя в монастырь…
– Моя вера позволяет в монастырь… Это монахи при виде меня могут испугаться, будто увидели черта. Лучше приходите сюда вы… Приходите, и мы обязательно поговорим о делах великих и удивительных…
– …которые делали мы сами…
– … и которые творили другие – нашими руками и не нашими. Иосиф бен Виссарион, мне часто снятся эти времена и снитесь вы… Мы были участниками великих событий, но я рад, что получилось именно так… Что я сейчас не диктатор полумира, а раввин и помогаю выполнять волю Й`ахве. И еще я рисую картины… их выставляют и в Европе.
– Вряд ли я позволил бы вам властвовать в своей половине мира, – усмехнулся монах. Улыбка получилась нехорошей. – Приятно, что теперь я тоже служу Богу, и надеюсь, Он простит мне сотворенное зло… Сотворенное вольно и невольно. И еще я пишу стихи… Вроде не очень плохие стихи, у меня уже вышло два сборника.
– Я читал ваше… Писать стихи у вас получается лучше, чем устраивать войны.
– Войны я тоже совсем неплохо устраивал, вспомнить страшно. Да, я хочу видеть вас, я приеду.
– Вот он, мой домик, с синей крышей… И грушевое дерево у входа. Я тут встречаю иногда тех, кто приезжает в Палестину – паломником или насовсем.
– Я – насовсем.
– Вот и приходите. Забудете синий дом и грушу, не страшно: спросите Ада Шикля. Евреи в Палестине упрощают имена, как в Америке; под этим именем меня тут все знают. Мы сядем под грушевым деревом, в саду. Мы будем есть груши и виноград, а потом выпьем немного… Я сам делаю неплохое вино. И слышите? Уже гудит автобус, вам пора. До свидания, Иосиф бен Виссарион.
– Монастырского вина и я вам привезу. Это лучшее в мире вино, и под него мы поговорим, как дошли до жизни такой. До свидания, Адольф Алоизьевич.
– Вот именно: как мы дошли до жизни такой. И как дошли до нее все остальные.
Монах чуть подумал, склонив голову, и перекрестил еврея в талесе: он хотел, чтобы тот тоже попал в рай. Он боялся, что крестное знамение еврею не понравится, но человек в талесе улыбнулся.