Вещий Олег. Наталья Павлищева
отняли, а дали Ютландию. Мало конунгу, больше желает. Он и в Ладогу ходил, чтоб всем доказать, что лихой очень. Куда ж больше, чем славянские земли? Вокруг Фрисландии-то все уж поделено.
И замолчал, поняв, что сказал слишком много. Быстро отошел в сторону, чтоб еще чего не сболтнуть. Покосил глазом на него Сирко, но удерживать не стал. А сам снова задумался, да только думай не думай, а другого выхода нет. Уж лучше Заслуживающий Доверия, который еще и внук Гостомысла, чем кто другой. Как-то будет в Ладоге?
Не раз еще разговор тот начинался по пути к Рюрику, только говорили все больше Сирко да Тирок, а Сорок подале держался. И чего боялся? Зато Тирок много рассказал Сирку про пращуров словенских. И откуда знал столько? Спросил у него Сирко, Тирок рассмеялся:
– Вот и оно, Сирко, что ты дома, забившись на полати, сидишь. А я с купцами полсвета обходил, много что слышал и видел.
Обиделся на такие слова Сирко, мол, не всем же по свету бегать, кто-то должен и дома дела делать. Снова смеется Тирок:
– Прав, ежели все станут по свету ходить, тогда и купцы для чего надобны? Каждый сам себе и привезет, что захочет. Только не в том дело. Одному вот свой родной лес близок так, что без него и свет не мил, а другому дорога от порога всего дороже. Я из таких, не могу спокойно дома сидеть, не по мне то. Вон у тех, к каким плывем, одни хлеб рустят да за скотом ухаживают, и только когда дома дел меньше становится, тогда вплавь пускаются. Да все одно, стараются вернуться к жатве-то. А других хлебом не корми, а дай соленого морского воздуха поглотать да по морям походить… И к сохе не приучены, руки только и знают, что топорик боевой держать. А иных вообще берсерками зовут. Такие, когда в бой идут, себя не помнят, в зверей превращаются.
– Я про то слышал. А ты их видел?
– Не… И не особо хочу, одним словом, бешеные.
В другой раз взялся Тирок ему про Гостомысла и его род рассказывать. Пожалел Сирко, что Тирок об том в Ладоге людям не рассказал, хотя и не совсем поверил он таким сказкам, но все же. Говорил Тирок, что Гостомысл сын Буривоя, который варягов крепко бил, да и сам ими тоже не раз бит бывал. Что правил Гостомысл твердою рукою всеми окружающими племенами, платили те дань, и с варягами не раз воевал успешно. Погиб он в бою неравном. Было у старейшины четыре сына и три дочери, сыновья все или погибли, или умерли, не оставив детей. А вот от дочерей внуки есть. Один из них – Вадим – сейчас у Ильмень-озера сидит, да слаб, и недовольны им ильмерские словене. К другому плывут, чтоб к себе звать.
Удивился Сирко:
– А ну как сойдутся два внука про меж собой? Как бы нам посередине не оказаться.
– Нет, у Умилы, средней дочери Гостомысла, сыновья в боях взрощены, Вадиму с Герраудом не сладить. Тот викинг, морской разбойник значит.
Вспомнил Сирко, что Соколом кличут конунга, к которому посольством плывут, усмехнулся. Только чтоб они цыплятами при том соколе не оказались. Снова речь повел про то, чтобы на срок звать князя, а не навсегда. Пожал плечами Тирок, мол, там видно будет. И про другое речь завел, стал об этих самых викингах рассказывать. Слушает Сирко, дивится. По всему получается, что и не племя они вовсе,