Лёд. Владимир Сорокин
по сторонам. Шли люди. Быстро. И не торопясь. Парень и девушка пили пиво на ходу.
– Это правильно… – Лапин вынул пятисотенную купюру, кошелек убрал. Встал осторожно. Но боль затаилась.
Он добрел до ларька. Купил бутылку «Балтики». Попросил открыть. Отпил сразу половину. Отдышался. Вытер выступившие слезы. Двинулся к метро. На Пушкинской площади было людно. Он допил пиво. Осторожно поставил на мраморный парапет. Стал спускаться вниз по ступеням. Остановился. Подумал: «А хули?»
Повернул назад. Вышел на Тверскую. Поднял руку. Сразу остановились две машины. Грязно-красная. И зеленая. Почище.
– Чертаново, – сказал Лапин водителю грязно-красной.
– И чего?
– Чего?
– Чего-чего! Сто пятьдесят!
Лапин кивнул. Забрался на сиденье рядом с водителем.
– Куда там?
– Сумской проезд.
Водитель хмуро качнул усами. Включил музыку. Плохую. Но громкую.
Через час небыстрой езды машина подъехала к семиэтажному дому Лапина. Он расплатился. Вышел. Поднялся на пятый этаж. Открыл ключом дверь. Вошел в тесно заставленную прихожую. В квартире пахло кошкой и жареным луком.
– А-а-а… явление Христа народу, – выглянул из кухни жующий отец.
– Надо же! – выглянула мать. – А мы уж понадеялись, что ты к Головастику переселился.
– Привет, – буркнул Лапин. Снял куртку. Потрогал повязку: не заметно через майку? Глянул в овальное зеркало: заметно. Пошел в свою комнату.
– Мы уже все съели, не торопись! – крикнула мать. Они с отцом засмеялись.
Лапин толкнул ногой дверь с надписью: «FUCK OFF FOREVER!» В комнате был полумрак: книжные полки, стол с компьютером, музыкальный центр, гора компакт-дисков. Плакаты на стене: «Матрица», голая Лара Крофт с двумя пистолетами, Мэрилин Мэнсон в образе гниющего на кресте Христа, незастеленная кровать. Сиамский кот Нерон дремал на подушке.
Три рубашки висели на спинке стула. Лапин взял черную. Надел поверх майки. Осторожно лег на кровать. Зевнул с ревом:
– У-а-а-а-а-а-бл-я-а-а-а-а!
Нерон нехотя поднялся. Подошел к нему. Лапин подул ему в ухо. Нерон увернулся. Спрыгнул на старое ковровое покрытие. Пошел из комнаты.
Лапин посмотрел на большие губы Лары Крофт. Вспомнил медсестру.
– Хар… Хара? Лара. Клара.
Усмехнулся. Покачал головой. С силой выдохнул сквозь неровные зубы.
В полуоткрытую дверь заглянула мать: 43 года, полноватая, каштановые волосы, моложавое лицо, серые лосины, черно-белый свитер, сигарета.
– Ты что, и вправду сыт?
– Я поем. – Лапин застегивал рубашку.
– Погудели вчера?
– Угу…
– Позвонить трудно было?
– Уг-у-у-у, – серьезно кивнул Лапин.
– Мудило. – Мать ушла.
Лапин лежал. Смотрел в потолок. Теребил стальное охвостье ремня.
– Я дважды разогревать не буду! – закричала мать на кухне.
– По барабану… – махнул рукой он. Потом приподнялся. Поморщился. Тяжело оттолкнулся от кровати. Встал. Побрел на кухню. Там мать мыла посуду.
На столе стояла тарелка с куском жареной курицы. И вареной картошкой. Здесь