Дикое поле. Александр Прозоров
наружу, а потом круто изгибающимися и сходящимися на конус, с отверстием на самой макушке. Самый крупный из таких походных домов составлял около десяти, а самый маленький – порядка трех метров в диаметре. От стойбища далеко вокруг пахло дымом, мясным варевом, человеческим потом – даже ночью не заблудишься.
– Да живет мурза Алги! Да здравствует Алги-мурза! Долгие лета! – высыпая из шаров, либо подбегая со стороны степи, с искренней радостью вопили кочевники.
– Мой род, – с нарочитой небрежностью пояснил татарин. – Коли через мои земли проезжаем, сегодня праздновать станем.
Он спешился перед самым крупным шатром, небрежно постукивая себя плетью по ноге, шагнул внутрь, откинув полог. В стороны поползли на карачках, тыкаясь лбами в ковры и пятясь задом наперед, какие-то старики в замызганных, просаленных халатах, цвет которых было уже невозможно определить. Посреди шатра тускло, но жарко тлели угли небольшого очага, за ним, возле небольшого возвышения, почтительно склонилась девушка в широких шароварах и короткой войлочной курточке, прикрывающей только плечи и грудь, оставляя на всеобщее обозрение бархатистый животик с какой-то блесткой и низ спины. Перед возвышением стоял большой серебряный поднос с тонконосым медным кувшином и полупрозрачной фарфоровой пиалой.
– Еще одну принеси, – небрежно бросил Алги-мурза. Девушка стремглав убежала, а татарин принялся неспешно усаживаться на возвышении: подогнул ноги, опустился, сдвинул ножны назад, чтобы не мешали, покачался из стороны в сторону, как бы проверяя – все ли удобно, все ли кости и мышцы на своих местах. Потом с таким же тщанием подоткнул под колени полы халата. Приглашающим жестом указал русскому на ковер возле левого угла возвышения.
Тирц бухнулся туда небрежно, озаботившись лишь о том, чтобы не сбить ногами поднос. Алги-мурза взялся за рукоять кувшина и, придерживая крышку, наклонил носик в сторону гостя. Подбежавшая девушка еле успела подставить под прозрачную коричневую струйку драгоценную китайскую пиалу. Хозяин невозмутимо наполнил ее примерно до половины, потом налил столько же себе, опять же жестом предложил угоститься.
Русский отпил пару глотков, облизнулся, одобрительно крякнул:
– Хороший чаек, ароматный. Индийский, небось?
– Китайские купцы привозили, – кивнул Алги-мурза и повернул голову к девушке: – Пусть на улице дастархан накроют, молодого барашка зарежьте. Гость у нас от Кароки-мурзы. Праздник будет. Пусть русских полонянок соберут. Они нас развлекать станут.
– Полдня пути потеряем с праздником, – хмуро отметил Тирц.
– Ну, что ты, Менги-стр, – развел руками. – После сытного и хорошего отдыха в родном кочевье и дорога становится короче, и кони быстрее бегут, и усталость позже наступает.
– Наплел-то, наплел, – хмыкнув, покачал головой гость, допил чай, пожал плечами. – Впрочем, все одно сентябрь… До жатвы не успеем, а посевная не скоро. Черт с тобой, празднуйте.
Алги-мурза предпоч