Денис Давыдов. Александр Барков
Денис и в распахнутые двери магазинов игрушек, где на полках красовались голубоглазые розовощекие куклы с льняными волосами, плюшевые медведи, лисы, серые в яблоках красавцы-кони, забавные фигурки из дерева... А на прилавках – прямо чудеса! Стоило крутнуть ручку шарманки, как миниатюрные дамы и кавалеры оживали, начинали двигаться, танцуя менуэт.
«Эй-гей! Держи влево!» или «Сто-ро-нись, задавлю!» – кричали ямщики в морозной дымке, восседая на козлах.
С разудалым посвистом неслись кареты по Большой Никитской – пар валил из ноздрей лошадей, поземка клубилась под копытами.
Манили Дениса румяные калачи над вывесками булочных и корзины со всевозможными яствами в витринах. Блестели в лучах полуденного зимнего солнца золотые купола церквей. По праздникам столицу оглашали глубокие, перехватывающие дух, ранящие душу звоны больших колоколов.
Стоит Денис неподалеку от Новодевичьего монастыря, смотрит на громадный позолоченный купол монастырского собора и, затаив дыхание, слушает, как стонут колокола, как они гудят и радуются. Плачут колокола по усопшим, скорбят о вождях и воинах, убиенных на поле лютой брани, в чужедальней стороне. Что за сладкая, не передаваемая никакими словами мука, что за дивное трепетное томление слушать те волшебные, очищающие и возносящие душу к небесам малиновые звоны!
Ухают, гудят, ширятся звоны больших колоколов, постепенно вливаясь в единый, чарующий хор мелких звонниц всех сорока сороков знаменитых московских храмов.
На просторной набережной Москвы-реки собирались охотники до рысистого бега. Скачки начинались от Неглинного моста и заканчивались у Москворецкого, либо в селе Покровском, либо подалее – на Шаболовке. Потому что улицы Покровского, Старой Басманной и Шаболовки просторны и без ухабов. Резвых рысаков величали козырями.
Купцы ездили на козырках – легких козырных санках с русской упряжью.
По праздникам дебелые замужние дамы плавно, как павы, выходили на улицы в кокошниках, убранных драгоценными камнями; шеи украшали жемчужные нити. Старые усаживались на скамьях возле домов и неспешно беседовали. «На молодых любо-дорого смотреть, – не раз говаривал Василий Денисович. – У них кровь горячая». Молодые катались на качелях и досках, на коньках по зеркальному льду реки и на салазках с высоких гор, водили хороводы да пели песни.
Вальяжно расхаживали по дощатым тротуарам знатные господа и одетые по последней моде столичные барышни.
Поразило Дениса и Замоскворечье с бокастыми купеческими лабазами, с резными затейливыми наличниками на окнах приземистых домов. Натужно скрипели кованные железом ворота, глухо-наглухо захлопывались к ночи дубовые ставни, и взлаивали с неистребимой яростью цепные псы во дворах.
Полюбились Денису раздольные московские гулянья! На площадях ставились шатры, именуемые в простонародье колоколами, и строились театры-балаганы, где разыгрывались комедии и тешили почтенную публику скоморохи. Запомнилось ему безудержное веселье, разноцветье и молодецкая удаль ярмарок Белокаменной: шумные