СвÑточные раÑÑказы. ÐлекÑандр Грин
француз ли, супостат ли… пали, да и только! Бей его, врага-супостата! – крикнул Щеголев, ударив кулаком по столу.
– Я чай, в пушку ударили? – вымолвил пономарь, взглядывая из-за мельничихи.
– В пушки ударили, в барабаны забили, – пули и картечи летели нам навстречу! – подхватил Щеголев, отчаянно потряхивая головою, в которой начинала уже бродить нескладица.
– Лександр Елисеич, еще стаканчик, полно тебе спесивиться, – откушай! – перебил Савелий.
– Нет, Савелий Трофимыч, надо настоящим делом рассуждать, ей-ей, примерно не по моготе…
– Кондратий Захарыч, милости просим!
– Много довольны, кушайте сами; много довольны вашим угощением, – отвечал пономарь, принимая стакан и раскланиваясь на стороны.
– Кума Матрена Алексеевна, не обессудь, просим покорно, – продолжал хозяин, осклабляя зубы на мельничиху, которая сидела понурив голову, с видом крайнего изнеможения, – понатужьтесь еще, дай тебе господи долго жить да с нами хлеб-соль водить…
Мельничиха допила вино, потупила глаза и прокатила стакан по столу, что значило, что она напрямик отказывалась.
– Сват Данила, угощайтесь, – ну, первинка тебе, что ли!..
– Так и быть, согрешу, – обижу свою душу, – выпью во здравие и многолетие!..
– Вот так-то… Эй, Авдотья, давай перемену! – крикнул хозяин, упираясь спиною и локтями в толпу, которая чуть не сидела на его шее, и оборачиваясь назад к печке, где слышался пискливый говор баб и звяканье горшков.
– Сейчас! – отозвался пронзительный голос, покрывший на минуту шум гостей.
Вслед за тем послышались звуки, похожие на то, когда ломают щепки, но означавшие, в сущности, что хозяйка отвесила несколько подзатыльников ребятам, осаждавшим блюда. Минуту спустя из середины толпы выступила жена Савелия, сопровождаемая двумя снохами, державшими в каждом руке по огромной чашке.
– Куманек, сватушка, кушайте, угощайтесь, милости просим; кумушка Матрена Алексеевна, прикушай, касатка, ты у нас дорогая гостьюшка, – сказала хозяйка, сухая, высокая баба с сморщенным лицом и провалившимися губами, которые корчились и ежились, чтобы произвести приветливую улыбку. – Кушайте, родные вы мои, – не судите хлеб-соль, укланялись, угощаючи вас, – продолжила она, отвешивая маховой поклон мельничихе, тогда как обе снохи подставляли чашки гостям, сидевшим со своими ложками на лавках.
– Много довольны вашим хлебом и солью! спасибо за ласки и угощенье, дай тебе и деткам твоим всяческого благополучия от царя небесного! – раздалось отовсюду.
– Авдотья, давай перемену! – крикнул снова Савелий, начинавший покачиваться во все стороны, несмотря на то что сильно упирался на старосту.
– Кумушка, Матрена Алексеевна, не побрезгай, возьми хоть орешков, хоть орешков возьми… – говорила хозяйка, кланяясь и поднося чашку с орехами мельничихе. – Возьми, не прогневайся, возьми, ужотко деткам твоим зубки позабавить, себе на потеху…
– Пули и картечи… летели…