Ðтика публичной Ñферы и реалии политичеÑкой жизни. Ð. Ð’. ОболонÑкий
роковой по своим последствиям трагедией тех лет стала судьба российской интеллигенции. Известна идущая от «веховцев», а еще раньше – от образа Ивана Карамазова – самобичующая точка зрения, согласно которой интеллигенция сама и есть главный виновник всех постигших страну несчастий. Лично я считаю, что если такие обвинения и уместны, то по отношению не ко всей интеллигенции, а лишь к ее радикалистскому крылу. Да, романтика «прямого действия», т. е. бескомпромиссной борьбы с правительством, долгое время была распространенным идеалом русского интеллигента, особенно в молодые годы. Но уже с 80–90-х гг. XIX века пошел процесс частичного дистанцирования интеллигенции от политики, ее уход либо в «культурные скиты», либо в сторону народнической идеологии незаметного служения. Оставшихся же в политике либералов, если и можно в чем-то упрекнуть, то лишь в недооценке масштабов опасности или, во всяком случае, в недостаточно активном ей противодействии. Но огульно судить всю интеллигенцию или отождествлять ее идеологию с социалистической, неверно как фактологически, так и идеологически. Да, исторический факт состоит в том, что долговременная, целенаправленная, самоотверженная деятельность одной из двух политически ангажированных частей русской интеллигенции стала одним из краеугольных камней катастрофы 1917 года. Но при этом пламя катастрофы не обошло стороной и саму интеллигенцию, причинив ей неисчислимые беды.
Большевистская власть по самому своему духу была антагонистична и этическому кодексу интеллигента, и социальной роли интеллигенции как общественного слоя. Поэтому конфликт между властью и основной массой интеллигенции был имманентно присущ их отношениям. И хотя в разные моменты и по отношению к разным персонам и группам возникали различные вариации, но все они были вторичны. В целом интеллигентам была жестко предписана роль ученых приказчиков власти, которым до конца не доверяют, но по необходимости терпят. Никаких других ролей за ними не признавалось. Не случайно репрессии как начались против нее с ноября 1917-го, так и в разных формах не прекращались почти до конца режима. Интеллигенция в традиционном российском значении этого слова под большевистским режимом погибла. У остатков же ее (в подлинном и единственно адекватном на мой взгляд смысле) хватило сил и возможностей лишь на две задачи: в сфере социальной рефлексии – на то, чтобы сберечь немногочисленные слабо мерцавшие огоньки культуры, пронести их сквозь стужу и мрак наступившей ночи и передать их следующим, более удачливым поколениям; в сфере социального действия – лишь на тот минимум, который спасает общество от необратимого нравственного одичания и умственного вырождения. И эти две скромные, но такие важные задачи как будто удалось выполнить, хотя потери были понесены чудовищные, невосполнимые.
Произошел если не полный обрыв преемственности поколений, то во всяком случае ее значительное ослабление. Преследуемая, гонимая, подавляемая