Дикая степь. Лев Пучков
начал я, пребывая в некотором недоумении по поводу странной недогадливости Бо – обычно он такие вещи с полунамека понимает. – Но не кажется ли вам, что пора…
– Погоди, – опять махнул на меня рукой Бо. – Щас…
Старшина монахов прекратил лопотать и поднял вверх руку, призывая к вниманию. На несколько секунд служители культа застыли как изваяние. Мы с Бо тоже замерли и прислушались. Что там – опять «вертушка»?
– Джип, – сумрачно обронил Бо.
Да, где-то вдалеке был слышен приближающийся гул автомобиля. Какой марки машина, разобрать с такого расстояния было проблематично, но Бо сказал – джип. У него у самого – джип, он свою машину любит, лелеет и различает тон работы ее двигателя среди десятков аналогичных моделей.
Джип – машина вместительная. На ней могут прикатить семь-восемь человек. И не с пустыми руками!
– Нужно быстро. – Бесстрастное лицо старшины монахов чуть заметно дрогнуло, лоб украсился вдруг капельками пота.
– Пошли. – Бо схватил меня за руку и поволок к импровизированной норе, оборудованной в кустах монахами.
– Хотя бы вкратце – чего мы делаем?! – Я даже не старался скрыть своего удивления. – Ни слова не понял!
– Спрятаться негде, – пояснил Бо, продираясь сквозь кустики и поудобнее устраиваясь в отрытой монахами нише. – До леса – километр. Они нас сверху завалят. Когда все кончится, мы уйдем. Шевелись!
– Черт знает что, – буркнул я, с сомнением озирая окрестности. Действительно, спрятаться в балке было негде – она хорошо просматривалась на всем своем протяжении. До лесистых холмов – как минимум километр открытого участка степи, просто удрать, чтобы остаться незамеченным, невозможно. Другой вопрос: отчего это мы должны в данном положении слушаться монахов и прятаться или удирать от преследующих их людей? Очень, очень сомнительная ситуация!
– Ко мне, я сказал!!! – возвысил голос Бо, которого уже начали обкладывать дерном.
– Чтоб мне сдохнуть! – в отчаянии воскликнул я, однако не замедлил присоединиться: привычка во всем полагаться на толстяка оказалась сильнее любых сомнений. – Пусть только глаза и уши оставят – иначе я не согласен.
Бо что-то пробурчал на своем: старшина кивнул, отдал трудившимся вокруг нас монахам распоряжение и специально для меня, тупого недотепы, пояснил:
– Оч-чень плохие люди. Очень. Нельзя пускать к Посвященному. Все кончится – вы уходите…
Вскоре нас заложили дерном и травой, оставив небольшие отверстия для глаз, ушей и органов дыхания. Монахи отошли подальше, отряхнули свои накидки, вытерли руки о траву и изобразили томный отдых, слегка усугубляемый некоторой возней с травмированным мною товарищем, который все это время возлежал в тени небольшого деревца.
– Вопросы, – прошептал я, прислушиваясь к приближающемуся звуку двигателя. – Кто такой – Посвященный? Кто такие – плохие люди? И потом, что значит – «все кончится»? Что кончится?
– Ты лежи и смотри, –