Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой. Генри Лайон Олди
вам не квартиру, как жене, завещал! Шарик – ерунда, дешевка, наши эксперты смотрели. Будет вам на память. Сейчас нотариус введет вас в право наследования…
Действительно, едва я начал извиняться за нервный срыв, как в кабинете возник молодой еще человек. Чистое тебе «северное сияние»: блеск лысины, лак туфель, заколка для галстука и очки в тонкой золотой оправе. Вывалил на стол груду бумаг, показал, где расписаться, содрал двенадцать гривен пятьдесят копеек пошлины (хорошо хоть деньги с собой были!), пожал мне руку и дематериализовался.
Я обалдело глядел на наследство.
– Что ж, поздравляю, – встал из-за стола подполковник, давая понять: аудиенция окончена. – Больше у меня к вам вопросов нет.
Ухожу, ухожу…
Дома я продемонстрировал шарик Наташке. Вместе с копией завещания. Первой ее фразой было: «Ой, какая прелесть!» Затем Наталья осмотрела шарик внимательнее и уже более скептически. Вчиталась в текст завещания. А когда я, заикаясь и робея, пояснил, кто есть наш благодетель Скоморох-Кожемяка, – грянул гром:
– Лерка, рехнулся? На кой черт ты дал маньяку наш адрес?!
Я даже не обиделся. Вспомнил миролюбие подполковника.
Однако оправдываться пришлось больше получаса.
– Может, она антикварная? Дорогая? – поинтересовалась в финале супруга, сменив гнев на милость.
– Ага, как же! Тогда б с меня не двенадцать пятьдесят пошлины слупили!
Довод показался Наталье достаточно убедительным, и она потеряла к шарику всякий интерес. Явившийся из школы Денис повертел цацку в руках, скривился: «Фигня какая-то» – и ушел в свою комнату.
На серванте шарик смотрелся нелепо, поэтому я забросил его в ближайшую вазочку.
Пусть лежит.
5
– Там Денис из ящика эпистолу вытащил, – Наташка ткнула пальцем в телевизор, на котором белел длинный конверт. – Поминальную. Тебе, беженец ты наш! Интересуются, когда добежишь!..
Это была обычная для нашей семьи шутка.
Десять лет назад, когда мама с дедом собрались мотать в Штаты, я умудрился получить статус беженца. За компанию. Время перемен между уроками жизни: рок-н-ролл и Союз были уже мертвы, притворяясь живчиками, а мы – еще нет, и тупо смотрели на ряды банок с хреном в гастрономах. Телевизор разливался кладбищенским соловьем; деньги мутировали в обои для сортиров. Мама силком вытащила нас с Натальей и шестилетним Дениской в Москву, в посольство США, мы проторчали там полдня, в жаре и толкучке, не имея возможности выйти даже на минуту. Анкеты, бланки, справки… Особенно ярко из общего контингента запомнилась грудастая баба-зоотехница, Арина Тихоновна Шапиро. Уроженка села Большие Варнаки, в цветастой шали и ситцевом сарафане с рюшами, она активно страдала от погромов. Всякий желающий мог слиться в сочувствии к Арине. Увы, жертву насилия слушали вяло, сочувствовать и вовсе отказывались, втайне завидуя несокрушимому здоровью: призрак медосмотра пугал многих. Уж не знаю, почему. Дениска просился в туалет, хотел кушать; позже, когда мы уже покинем гостеприимное здание, он остановится у помойки