Моцарт фехтованиÑ. Ðдуард Гурвич
внучка. Теперь виды из окна закрыли строения Миусской больницы. Мэрия отдала этому лечебному учреждению всю прилегающую территорию. Миусский телефонный узел, 50-е отделение милиции, троллейбусный парк – всё за минувшие десять лет стало историей. Но остаётся дом, где я родился. Всякий раз, когда проезжаю на машине мимо, не отказываю себе в удовольствии заглянуть туда… Вот и ты поменялся. Больше сидишь не в Лондоне, а в пригороде. Стал зловреднее…
– Ну да, ну да, едкий старик, как ты выразился! Я ж не удержался даже в предисловии пройтись по традиции российской – устраивать в честь дней рождения банкеты…
– А что тут плохого? Можно подумать – в Англии иначе…
– Иначе. За четверть века мы с моим близким английским другом не выучили наши даты рождения. И с поздравлениями не докучаем друг другу. В Англии отмечают такие дни походом в театр, поездкой в другую страну. И почти никогда застольями… За день до 80-летия этого моего друга, кстати, многолетнего президента Королевской ассоциации писателей Великобритании, мы сидим в моей Студии, разговариваем. Спрашиваю – а как ты завтра будешь отмечать юбилей? Никак, отвечает, посидим дома с женой и детьми. Да-а-а, говорю, а ведь в твоём ранге (равном посту Первого секретаря Союза писателей СССС), случись такая дата и в сегодняшней России, тебя бы с твоими книгами и регалиями непременно в Кремль вытащили, орден вручили, банкет закатили. В такой день кормить-поить юбиляра до отвала и славословить – святое дело! А он мне: «Блудить словами? Зачем?»
– Ну, отнеси это к чопорности англичан, к их холодности. Не вижу ничего плохого в традиционном российском гостеприимстве, которым иностранцы восхищаются.
– Восхищаются со стороны, считая это родом провинциальности…
Впрочем, диалогов такого рода у нас будет много. А пока вернусь к повествованию.
Глава II. Двор
Когда началась война, по всей Москве ввели затемнение. На окнах опускали шторы из синей плотной бумаги. Две белые бумажные перекрещивающиеся полосы на стеклах должны были их сохранить во время бомбёжек. В небе повисли аэростаты. Всё чаще объявляли воздушную тревогу. Бомбоубежище, находившееся в подвальном зале дома композиторов, набивалось, прежде всего, детьми. Туда же спускались трёхлетний Марк со старшей сестрой. Но вскоре энергетиков с семьями решено было отправить на Урал. Комнаты закрыли на замок, ключи сдали в домоуправление и поехали на вокзал. Марк помнит, что на привокзальной площади у взрослых оказалось слишком много тюков. На пути к платформе и ему дали в руку сетку, которую называли авоськой. В семье позже вспоминали, с какой важностью в этой авоське он тащил к эшелону три килограмма репчатого лука. Почему-то именно три.
Эвакуацию семья провела на Урале. Отец получал «генеральский паёк», который мать с бабушкой обменивали в окрестных деревнях на сметану и мешки с семечками. Из этих семечек делали подсолнечное масло. Мешки стояли на кухне. Когда никого из взрослых там не было, Марк с сестрой пробирались