В двух шагах от рая. Михаил Евстафьев
носком за задник, пока не стащил с одной и другой ноги.
Отбросил занавеску, отделявшую предбанник, в котором с трудом умещался один человек, протиснулся в комнату, стены которой украшали фотографии родных и картинки из журнала «Огонек». Здесь жили взводные и старшина роты.
В комнате стояли стандартные железные кровати вдоль стен, стол, три стула, покосившийся без дверцы шкаф для одежды. Под окном тянулась отопительная труба и тонкая, плоская батарея, которая не раз протекала, потому как насквозь проржавела. Из батареи в нескольких местах торчали выструганные деревянные клинья, забитые в места, где вода вырывалась наружу.
Зимой они часто мерзли, кутались в бушлаты – не помогали и самодельные нагреватели. С потолка одиноко свисала лампочка Ильича. Бушлаты висели на вбитых в стену гвоздях. На столе, рядом с двухкассетным магнитофоном, разбросаны были старые газеты, пепельницу заменяла наполовину обрезанная жестяная банка из-под импортного лимонада «Si-Si».
…полотенце взял, мыло, сменное белье… порядок…
Форсунка с боку бани молчала, остывала.
…опоздал…
Обычно она громко шипела, выбрасывая пламя, нагревала парилку.
Шарагин освободился от задубевшей формы, пропахшего потом и соляркой белья, давно не снимавшихся носков с дыркой на большом пальце, вонючих, прилипших, присохших к усталым от путей-дорог ногам. Выбрасывать носки он не стал. Постирал вместе с бельем, повесил сушиться в парилке. Вода текла из соска душа чуть теплая, без напора, и тем не менее он наслаждался. Стоял долго под худосочной струей, будто хотел вымыться насквозь. Тщательно соскребал мочалкой с тела въевшуюся грязь, словно вместе с ней снимал накопившуюся за время боевых усталость и нервозность, мылил голову, ощупывая отрастающие волосы.
…еще раз, что ли, побриться наголо? хватит…
Стоя под холодным душем, скоблил он щеки, ругался, что плохенькое попалось лезвие, сразу же затупляется от жесткой многодневной щетины.
…отряд не заметил потери бойца… даже как следует расквитаться с духами времени не хватило… духи хитрые попались, уходили от боя горными тропами, подземными ходами… а Чистяков своего добился, пострелял напоследок… батальонная разведка в плен взяла троих… одного душка шлепнули по дороге…
Гибель Панасюка все эти дни преследовала Шарагина своей простотой и неожиданностью, а война, ранее наполнявшая воображение особым колоритом, целой гаммой восторженных красок и увлекательным разнообразием звуков, обрела блеклый, почти однотонный окрас.
Если раньше она подразнивала и манила беспорядочной стрельбой, попугивала издалека разрывами снарядов, предупреждала о скрытой опасности минными подрывами, которые оставляли контузии, но не калечили и не убивали, то теперь впервые царапнула за живое, резанула очень больно и всерьез. Война вдруг не на шутку навалилась отовсюду – настоящая, беспощадная. Отныне смерть стала подглядывать за каждым в отдельности, бродить рядом, шептать что-то, неприятно дышать холодком