Посадочные огни. Анна Яковлева
готовил поджарку для украинского борща.
Подчиняясь инстинкту, Микола с поразительным проворством выбросил в иллюминатор несколько литров браги.
Микола точно знал: в это время суток ни один «свой» не будет ломиться в камбуз.
Мичман открыл дверь проверяющим и бросился к сковороде, на которой подгорала мучная поджарка.
Запах сивухи разил наповал, тянулся шлейфом по всей нижней палубе, его не могла перебить даже подгоревшая поджарка.
Пока старпом с замполитом принюхивались, мичман бочком приблизился к последнему вещдоку и уже приготовился вылить содержимое в бак с отходами, но день не задался.
Вынув добычу из рук самоотверженного кока, Черный Дэн обнюхал банку, на дне которой раскачивалась побеспокоенная брага.
Старпом, кроме всего прочего, в совершенстве владел искусством дознания. Рабоче-крестьянская рука сгребла курточку кока.
– Чье?
За брагу Микола готов был отвечать по всей строгости устава, а товарищей выдавать – ни за что. Мичман, глядя в пол, молчал, как партизан на допросе.
Рука выпустила курточку, разгладила смятые обшлага.
– Давай, папуас, варгань обед, а потом изложишь во всех подробностях, кто этот умник, что банкет заказал.
Микола вытянулся во фронт и гаркнул:
– Есть!
Когда Адам появился в камбузе, пушки уже отгремели, а музы еще молчали.
– Не зуспил, – красный от обиды за провал культурной программы, пожаловался Микола Рудобельскому, – эх, тащ командир, не зуспил. Зовсем трохи в бутыли осталось, так этот секретчик вырвал из рук, ну! Що за людына така?
– Что, совсем пусто?
– Не, я ж не молода жинка писля венца, тащ командир, кое-что закурковав.
Кок поднял крышку с одной из кастрюль. В ней оказался компот. Адам с изумлением наблюдал, как рука Миколы нырнула в кастрюлю с компотом и выудила пятилитровую пластиковую емкость с синими буквами на белой этикетке. «Чистый ключ» – гласила надпись. Мичман обтер емкость полотенцем и спрятал в духовку.
– Два раза в одну воронку снаряд не попадае, – заявил мичман, уверенный, что больше шмона не будет.
Шмона и впрямь больше не было. После обеда на базе включилась громкая связь. Всех офицеров и мичмана Бойко вызывал командир. Настало время муз.
…В центре покрытого белоснежной скатертью стола стояла одинокая банка с мутной светло-коричневой жидкостью: брагу Микола настаивал на сухофруктах.
Младшие офицеры и начальники служб с трагическими минами заняли каждый свое место. У мичмана Бойко места в кают-компании не было, он стоял наподобие памятника самому себе.
Командир корабля сидел с закрытыми глазами и хранил молчание.
Старпом взял вступительное слово, обрисовал в двух словах ситуацию, осудил поведение мичмана, дискредитирующее звание российского моряка, расставил правильные акценты и обратился к Бойко с простым вопросом:
– Кто просил поставить брагу?
Мичман усиленно засопел носом, веснушки на нелепой физиономии