Властелин Колец. Джон Толкин
нас еще долгий, время есть. Сами не нападут, но подручных у них здесь хватит – одни помогут охотно, другие от страха. Тот же Осинник, пяток южан, да и привратник Горри. Всадники в понедельник с ним поговорили на моих глазах; когда отъехали, он был белый, как стена, и колени тряслись.
– Стало быть, кругом враги, – сказал Фродо. – Что делать?
– Спать здесь, по спальням не расходиться! Они уж наверняка проведали, где ваши спальни – круглые окна на север, почти вровень с землею. Останемся здесь, окна закроем ставнями, дверь запрем на все засовы. Сейчас мы с Нобом сходим принесем ваши пожитки.
Он отлучился, и Фродо наспех рассказал Мерри обо всем, что произошло за вечер. Когда Бродяжник и Ноб вернулись, Мерри размышлял над письмом Гэндальфа.
– Значит, так, господа гости, – сказал Ноб, – я там взворошил ваши постели и положил в каждую по диванному валику, с вашего позволения. Еще бурое такое шерстяное покрывало подвернул – очень вышло похоже на вашу голову, господин Тор… простите, сударь, Накручинс, – прибавил он с ухмылкой.
– В темноте поначалу не отличат! – рассмеялся Пин. – Ну а когда разберутся?
– Там видно будет, – сказал Бродяжник. – Может, до утра как-нибудь продержимся.
Они составили заплечные мешки на полу, придвинули кресло к запертой двери и затворили окно. Затворял Фродо – и глянул мельком на ясные звезды. За темными склонами Пригорья ярко сиял Серп: так хоббиты называют Большую Медведицу. Он вздохнул, закрыл тяжелые внутренние ставни и задернул занавеси. Бродяжник разжег в камине большое пламя и задул свечи.
Хоббиты улеглись на полу, ногами к огню, а Бродяжник уселся в кресле у дверей. Почти не разговаривали; один Мерри приставал с расспросами.
– «Корова вдруг взвилась»! – хихикнул он, заворачиваясь в одеяло. – Ну, Фродо, ты уж если что выкинешь, так держись! Эх, меня там не было! Ничего, зато местные будут лет сто поминать твою шутку.
– Это будь уверен, – сказал Бродяжник.
Затем все примолкли, и хоббиты уснули один за другим.
Глава XI
Клинок в ночи
Пока они готовились ко сну в пригорянском трактире, над Забрендией стояла недобрая ночь: туман вперемешку с мраком. Глухо было в Кроличьей Балке. Толстик Боббер приоткрыл дверь и осторожно высунул нос. Весь день ему было как-то страшновато, а под вечер он даже и лечь не решился. В недвижном воздухе таилась смутная угроза. Он всмотрелся в туманную тьму и увидел, что калитка сама собой беззвучно растворилась – а потом бесшумно закрылась. Ему стало страшно, как никогда в жизни. Он, дрожа, отпрянул и отчаянным усилием стряхнул с себя тяжелое оцепенение. Потом захлопнул дверь и задвинул все засовы.
Ночь становилась все темнее. Послышался глухой перестук копыт: лугом подводили лошадей. У ворот перестук стих, и темноту продырявили три черных пятна: одно приблизилось к двери, два других стерегли углы дома. Пятна притаились, и тишь стала еще глуше; а ночи не было конца. Деревья у дома словно замерли в немом ожидании.
Но