На берегу. Нора Робертс
братья еще там. Кэм ругается, заканчивая изысканную отделку каюты. Этан спокойно полирует борта. Фил торчит в кабинете наверху, придумывая эффектную рекламную кампанию.
Можно заехать в кафе «У Кроуфорда» и захватить упаковку пива. А может, холодное пиво найдется у братьев, но, скорее всего, Кэм даст ему молоток и прикажет вкалывать вместе со всеми.
Он бы с удовольствием взялся за дело, но сейчас ему хотелось не этого. Не это влекло его все дальше по узкой деревенской дороге, где в вечерних тенях затаились болота, а корявые деревца поблескивали свежими майскими листьями.
Он многое повидал – величественные купола и шпили Флоренции, витиеватую красоту Парижа, ослепительно зеленые холмы Ирландии, – но никогда так не сжималось его горло, не начинало так колотиться сердце, как при виде старого белого дома с выцветшими голубыми рамами, стоящего посреди кочковатой лужайки, отлого спускавшейся к спокойной воде.
Он въехал на подъездную аллею, остановился за старым белым «Корветом», когда-то принадлежавшим Рэю и Стелле Куинам. Автомобиль выглядел так же, как в тот день, когда выехал из демонстрационного зала – исключительно благодаря Кэму. Кэм сказал бы, что это просто дань уважения уникальной машине. Однако в действительности дело было в Рэе и Стелле, в семье. В их любви.
Куст сирени перед домом был осыпан цветами. И здесь любовь, подумал он. Это он, двенадцатилетний, подарил Анне маленький кустик на День матери. Она тогда заплакала. Слезы хлынули из ее больших прекрасных карих глаз. Она смеялась и утирала глаза все время, пока они с Кэмом сажали этот куст для нее.
Анна была женой Кэма, а значит, сестрой парню. Но, по большому счету, она была для него матерью.
Он вылез из машины, и его сразу охватило удивительное спокойствие. Он больше не был костлявым и подозрительным мальчишкой. При росте в шесть футов один дюйм он был крепким и гибким. Он мог бы стать неуклюжим, если бы не уделял внимания своей физической форме. Его светлые рыжеватые волосы с возрастом потемнели, стали каштановыми с бронзовым отливом. Вот на прическу он обычно внимания не обращал и сейчас, запустив в волосы пятерню, вспомнил, что намеревался постричься еще перед отъездом из Рима. Парни наверняка начнут дразнить его из-за конского хвоста на затылке, и со стрижкой придется повременить, просто из принципа.
Он пожал плечами, сунул руки в карманы потертых джинсов и, глядя по сторонам, вразвалочку пошел к дому. Подступающий к лужайке лес, куда он бегал в детстве, кресла-качалки на веранде, цветы Анны… Поскрипывающий старый причал с пришвартованной белой парусной лодкой…
Он остановился, не сводя глаз с воды. Его губы, полные и крепкие, вдруг начали растягиваться в улыбке. Он даже не сознавал, какая тяжесть лежала на его сердце, пока не почувствовал внезапного облегчения.
Он обернулся на шорох в лесу, обернулся резко, готовый к нападению настороженный мальчишка, затаившийся во взрослом мужчине. Навтречу ему из-за деревьев вылетел черный комок.
– Дурашка! – Это прозвучало властно и весело.
Ушастый пес