Командировочные предписания. Юлий Гуголев

      – Кожа – для шейки… Курятину – в плов…

      Бабушка, с курицы кожу снимая,

      думает не о количестве ртов,

      но лишь о том, как обеду свариться бы.

      Просто у бабушки есть свои принципы,

      с коими связана сцена немая,

      перед которой несколько слов:

      – Жареный лук… Два стакана муки…

      …перемешать, только не в сковородке…

      …сделать из кожи куриной чулки…

      …шейки на ощупь должны быть чуть жидкими…

      Всё зашивается белыми нитками.

      Кажутся нитками на подбородке —

      в коже оставшиеся волоски.

      – Нет, потроха мы оставим в тазу…

      – Что, могут выпасть?.. – Бывает… но редко…

      – Что, вам удобно так? Шить навесу…

      – Шов должен быть, как в пельмене бороздка…

      …важно, чтоб не подвела заморозка.

      Возле подъезда стоит табуретка.

      – Где табуретка? – Обе внизу.

      – Если что нужно, свяжитесь со мной.

      Ой, да ну что вы, нет легче работы.

      В общем-то хватит и справки одной,

      это для агента, мы же горючее

      купим и окорочка на горячее,

      так что закуски – колбаски, там, шпроты, —

      то есть как рыбной, так и мясной.

      – Сам я всё вымою, даже не мой.

      Кто же сливает из противня жижу!

      Бабушке я объяснил всё самой,

      в форме доступной, но чуточку резкой,

      мол, обойдёмся без кухни еврейской.

      Вышел на кухню, и что же я вижу…

      Здесь описание сцены немой.

      Кожи-то нет на курином бедре.

      Бабушка, снявши её, хорошенько

      вытопит всё, что осталось в мездре,

      медленней соображая от горя.

      Дедушка нынче свезён в крематорий.

      Раньше из кожи готовили шейку.

      Серую шейку на смертном одре.

      То, что на бабушку стал я орать,

      в Страшном Суде мне припомнят отдельно.

      Даже смягчившись, небесная рать

      будет всю вечность смотреть с укоризной.

      Бабушка уж не хлопочет над тризной.

      Бабушка в спальню уходит, как велено,—

      ляжет в постель, но не скрипнет кровать.

      Бабушка плачет и обо мне,

      но дух её прочен, как могендовид.

      То она всхлипнет, точно во сне,

      а то, словно суриковская боярыня,

      вскинет двуперстие, выдохнет яростно:

      – Каждый из многого приготовит!! —

      и отворачивается к стене.