Русский излом. Валерий Осинский
хлама всякого. А на дальнем конце Калининского проспекта у Садового троллейбусы ездят. Я ушел. Ерунда все это! Помнишь, в школе нам все время говорили: восстание декабристов, восстание декабристов! А это дворцовый переворот. Как при Екатерине или Павле. Нет, вся страна это что—то другое, – сказал он задумчиво.
Бабушка позвонила Красновским. Но Сергею все равно влетело.
С того дня Ксения условно делила жизнь до «наушников» и после.
После «наушников» Сережка оставил подработку в мелкооптовом табачном ларьке у Киевского вокзала – иногда по выходным он брал на рынок Ксюху (сейчас там построили огромный торговый комплекс); потом они ели мороженное и пили «Фанту», через нос газами вышибавшую слезы – и начал зубрить.
Сережка и раньше слету схватывал математику и решал за весь класс варианты контрольных. А по русскому ему тройку ставили из уважения к математическому дару: в двух буквах он делал три ошибки. «Поразительная тупость!» – гневно резюмировала его сочинения училка по русскому и литературе: худая, туго перепоясанная ремешком и в больших очках, похожая на стрекозу.
Чтоб подтянуть русский, Ксения диктовала Сергею. Размеренно ходила по комнате и, покачивая раскрытой книгой в ритм ударений в словах, смотрела на затылок ученика. Сергей старательно ковырял ручкой в тетради.
Как—то за диктантом он разогнул спину, потянулся и сказал:
– Муть—то, какая!
– Что муть?
– Литература твоя! Скукотища!
– Вот, дурак! Это ведь не анекдот, а художественный слепок нашей жизни. На века.
– В жизни так не говорят, не думают и не делают. В твоих книгах никто не пукает, не ссыт, не матерится…
– Вот, дурак! – Ксения захихикала. – Зачем описывать гадости? Художественным языком пишут о плохом или о хорошем.
– Да? А, что художественным языком напишут о нас?
Ксюша подумала и процитировала стихотворение Ахматовой:
– Все расхищено, предано, продано, черной смерти мелькало крыло… Это написано семьдесят лет назад. Разве сейчас не так?
Сергей насупился. Ксения на диване положила на колени книгу и сунула между страниц большой палец вместо закладки.
– И ты понимаешь эти стихи? – осторожно спросил Красновский.
– А что такого? Знаешь, во сколько лет Ахматова и Цветаева начали писать стихи? Думаешь, в двенадцать я совсем дура? Взрослые не знают, что им делать, потому что им врали. А мы врать не будем!
Сергей склонился над тетрадью. И вдруг проговорил:
– Я тут про Христа читал. Там написано, что религия наполняет смыслом даже пустые дни. Наши родители хотя бы пионерские галстуки носили. А у нас ни галстуков, ни наполненных дней.
– Давай сходим в церковь, – сказала Ксюша, понизив голос. – Блок и дочь великого химика Менделеева, его будущая жена, влюбились друг в друга в Исаакиевском соборе…
И покраснела. Сергей хмыкнул.
– Там