Преображение Смысла. Николай Зайцев
никак не получался, многие зимы и лета помнил, людей в них живых, а теперь уже тутошних, под крестом почивших, и получалось, что всех он уже пережил – и поздних, и ранних, и как ни крути, а за девяносто годов он уже отошёл и скоро надо будет на поклон к Господу собираться. А что точного числа своих лет не знает, так то не беда, он среди живых мало жил, а на кладбище года, как один, и сто лет – мгновение. Так бывает – умрёт человек, пока помнят его, вроде как живой, а кинутся считать – самим пора вслед отправляться. Но если ты гневен в своей памяти или по другой причине забыл родные места, не посещаешь отчие могилы, то тебя после смерти зароют, как собаку и никто не помянет о тебе добром, гордыня твоя прорастёт на могильном холме сорной травой, бурьяном беспамятства.
Под утро отошёл Вася от раздумий, сомкнулись его глаза, утомившиеся выискивать во тьме растерявшиеся по жизни годы, и в глубоком этом сне оказался он вблизи какого-то ровного, воздухом светлого поля, в ожидании грядущего события. И разделяет это поле ограда кладбищенская на два мира. У этой ограды и встретил он князя. Князь конно прибыл, с малой дружиною, спешился у своего камня и заговорил: «Беру тебя в своё воинство. Много добрых дел за тобою, Василий, будешь мне помощником. Вместе постоим за нашу землю перед Богом и народом». Ещё многое говорил князь, но очень уж ярко сияла кольчуга его и шелом на голове – страх благоговения сковал разум, и не всё сказанное запомнилось. Проснулся он утром, будто осиянный тем жарким светом доспехов князя и дружины его, долго бродил меж могилами, пока не пришёл к своей суженой, не ставшей ему женою, а ушедшей невестой к Спасителю. Долго стоял, глядел на её улыбчивое лицо с фотографии, и свет той улыбки вливался теплом в его душу, а, может, то лучи утреннего солнца согревали его, но только вдруг стало жарко в груди, потянулся Вася руками к глазам любимой и соединился с ней – упал на могильный, поросший травой мягкой холмик, под самый похоронный крест, и замер навсегда.
ЦЕРКОВЬ
Кому церковь не Мать, Тому Бог не Отец…
Всегда люди старались строить Божьи дома повыше, на пригорке, на горочке, пусть небольшой, но всё поближе к небу, Богу. Строили крепко, красиво и навечно. Вечное не может быть убогим.
Если Бог вечен, значит, и посвящение ему должно быть под стать. Под стать вере и любви, обращённым к всевышнему познанию, ибо познание высокого и есть Бог. Познание красивого, доброго, вечного.
Нельзя восхвалять пустоту. Она невидима. Восхвалять великое нет нужды. Остаётся среднее, хвала самой жизни. Хвала её свету и тьме. Жизнь и есть нечто среднее между пустым и великим.
Эта церковь тоже была построена на пригорке и когда-то оповещала малиновым звоном своих колоколов о движении жизни, обзванивала праздники и беды, печалилась к смерти и благовестила о рождение. Это было так давно, что даже людей, которые помнили о том, никто уже не знал. Они, конечно, жили, эти люди, но затаились