Сойка-пересмешница. Сьюзен Коллинз
этого растекается по моим жилам подобно морфлингу, который мне колют в госпитале, и боль, мучившая меня вот уже несколько недель, отступает.
– Не мог бы ты рассказать зрителям о последней ночи на арене? – просит Цезарь. – Это позволило бы многое прояснить.
Пит согласно кивает, но с рассказом не торопится.
– Та ночь… Последняя ночь… Что ж, тогда для начала пусть зрители попробуют представить, что испытывает трибут на арене. Ты – букашка под колпаком с раскаленным воздухом. Кругом джунгли… зеленые, живые. Гигантские часы, отсчитывающие, сколько тебе осталось. Тик-так, тик-так. Каждый час – новое испытание, одно кошмарнее другого. Шестнадцать смертей за последние два дня. Некоторые погибли, защищая тебя. Если так пойдет дальше, оставшиеся восемь не доживут до утра. Кроме одного. Победителя. И ты сделаешь все, чтобы им стал другой.
Меня окатывает по́том при воспоминании. Рука безвольно соскальзывает с экрана. Питу не нужно кистей и красок, чтобы живописать Игры. Он прекрасно обходится словами.
– Когда ты на арене, остальной мир для тебя не существует, – продолжает он. – Все, что ты любил, стало таким далеким, что его как бы и нет. Розовое небо, монстры в джунглях, трибуты, жаждущие твоей крови, – только это по-настоящему реально и имеет значение. Хочешь ты или нет, тебе придется убивать, потому что на арене у тебя лишь одно желание, и плата за него высока.
– Плата – твоя жизнь, – говорит Цезарь.
– Нет, гораздо выше. Убивать ни в чем не повинных людей… Это… это – отдать все ценное, что в тебе есть.
– Все ценное, что в тебе есть, – негромко повторяет Цезарь.
Студию заполнила тишина, и я чувствую, как она растекается по всему Панему. Целая нация приникла к экранам. Никто прежде не говорил о том, каково это – быть трибутом.
– И ты цепляешься за это желание, как за последнее, что у тебя осталось своего, – продолжает Пит. – В ту последнюю ночь мое желание было спасти Китнисс. Я не знал о повстанцах, но чувствовал – что-то не так. Все чересчур запуталось. Я жалел, что не убежал с ней днем, как она предлагала. Но в тот момент это было невозможно.
– Ты был слишком увлечен идеей Бити – пустить электричество в соленое озеро.
– Слишком увлечен игрой в союзники. Никогда себе не прощу, что позволил им нас разлучить! Тогда-то я ее и потерял.
– Когда ты остался у Дерева молний, а Китнисс с Джоанной Мэйсон понесли катушку проволоки к озеру, – уточняет Цезарь.
– Я не хотел оставаться! – Пит даже покраснел от волнения. – Но если бы я стал спорить с Бити, он бы догадался, что мы решили разорвать союз. А как перерезали провод, там такое началось… Всего и не упомнишь. Я пытался ее найти. Видел, как Брут убил Рубаку. Я сам убил Брута. Китнисс звала меня. Потом молния ударила в дерево, и силовое поле вокруг арены… лопнуло.
– Его взорвала Китнисс, – говорит Цезарь. – Ты видел запись.
– Она сама не понимала, что делает, – огрызается Пит. – Никто из нас не знал планов Бити. Китнисс просто пыталась избавиться от провода.
– Что