Заграничные прения о положении русского духовенства. Николай Добролюбов
цензура, так и частные цензуры всех ведомств светских – стали пропускать в печати много таких статей, в которых указывались не только личные злоупотребления, но и некоторые частные недостатки той или другой статьи самых законов. Все это, конечно, практической пользы принесло очень мало; но зато оживило литературу, дало публике чтение дельное и близкое к жизни, вместо прежних приторных идиллий и глупых сказок всякого рода, заставило благословлять наше время, в которое оглашаются такие вещи, и, наконец, смягчило то глухое, безмолвное, но тем более мрачное и зловещее раздражение, которое прежде таилось и смутно бродило в обществе и нередко от злоупотреблений частных переходило даже на общий характер правительственных действий. Прежде слухи о каких-нибудь беспорядках администрации пересказывались только в кружках знакомых; но так как беспорядков и злоупотреблений было немало, то слухами о них переполнены были все кружки, заняты все собрания… Слухи эти перемешивались, переплетались с другими, преувеличивались до громадных размеров, задевали людей совершенно невинных, щадя действительных негодяев, и т. п. Как совершенная нелепость, слухи эти могли быть вредны для самого общества, по никому не могли принести пользы. Литература взялась извлечь из них пользу, приняла их под свой контроль и затем пустила их в свет под своей ответственностью. То, что напечатано, тем хорошо, что уж твердо и неизменно сидит в книге. Переделать, исказить, переврать уж нельзя: сейчас можно справиться; если неверно – отпереться тоже нельзя: улика налицо; если кто хочет отвечать – опять удобство: обвинение закреплено печатью, у всех пред глазами, и, следовательно, отвечающий знает, что именно ему опровергать, против чего оправдываться. Так и идет теперь наша светская литература, разумеется, в тех пределах, какие указаны ей Цензурным уставом и о которых мы говорили в одной из наших рецензий в прошлом году[1]. Совершенно не то видим мы в вопросах, касающихся духовного ведомства. Современная литература обходит эти вопросы, и обходит не по пренебрежению к ним, а именно потому, что не имеет возможности свободно высказывать свои наблюдения, мнения и предположения. Некоторые замечают, что церковь и не нуждается в этом, так как она есть установление не человеческое, а божественное и, следовательно, совершенное и никаким переменам не подлежащее. Так. Но ведь никто из писателей и не думает касаться самых догматов православия, самых основ церковного устройства. И во всяком случае – на статьи подобного рода и могло бы быть налагаемо запрещение, если бы только они случились. А затем, указания на частные недостатки духовных лиц и временные нужды церкви могли бы быть печатаемы совершенно свободно. Ведь и в светской цензуре до сих пор не пропущено ни одной статьи, которая бы посягала на основной принцип русского государственного устройства – самодержавие, да и не слышно было, чтоб представлялись в цензуру подобные статьи; а между тем частные злоупотребления обличались, и цензура пропускала
Просим читателя справиться в библиографии августовской книжки «Современника» за 1859 год{14}.