Затерянные в смерти (сборник). Патриция Гэфни
садится на паром, но с парома не сходит. Именно это, а не анонимный источник, гарантировало мне получение ордера. И у меня есть то, что мы нашли здесь.
– А что ты здесь такого нашла в подтверждение того, что он – оперативник ОВБ или что он выслеживал и убил Бакли?
Ева напряглась.
– Мы знаем, что у него на руках опасное оружие. Возможно, он собирается это оружие продать. В чужих руках…
– А Организация Внутренней Безопасности – это не чужие руки? – спросил Рорк. – Ты тут стоишь и говоришь, глядя мне в глаза, что ОВБ менее бесчестна, менее беспощадна, менее смертоносна, чем любая иностранная организация, какую только ты можешь вспомнить? И это после всего того, что они сделали с тобой? Что они позволили сделать с тобой, когда ты была ребенком? Стояли рядом, слушали… Ради всего святого, они слушали, мониторили, как твой отец тебя избивает и насилует, но не вмешивались в надежде, что он послужит приманкой для поимки крупной рыбы!
– Одно не имеет никакого отношения к другому, – Ева едва могла выговорить эти слова.
– Чушь собачья! Ты уже пыталась работать с ними раньше – совсем недавно, если я ничего не путаю. И когда ты обнаружила кровь и коррупцию, они попытались вывести тебя из игры. Попросту говоря, убить.
– Я знаю, что они сделали. Черт побери, это же не организация виновата, как бы она ни была мне противна, а отдельные люди, в ней работающие. Иван Драско, наверно, сейчас уже за тысячу миль от Нью-Йорка. Я даже представить не могу, кому он может продать эту штуку.
– Я это проверю.
– Рорк…
– Черт побери, Ева, ты не можешь и на этот раз просить меня отойти в сторону. В тот раз я сделал, как ты просила. Я оставил все как есть. Не тронул тех, кто позволял тебя мучить и насиловать, тех, кто знал и не вмешался.
Ее сердце как будто стиснул жестокий кулак напряжения.
– Я знаю, что ты для меня сделал. Я знаю, чего тебе это стоило. Но у меня нет выбора, это вопрос национальной безопасности. Рорк, поверь, я не хочу их привлекать, не хочу иметь с ними ничего общего, меня от них тошнит. Но тут речь не обо мне и не о тебе. И уж тем более не о том, что случилось, когда мне было восемь лет.
– Ты дашь мне двадцать четыре часа. Заметь, я не прошу, – добавил он, прежде чем она смогла сказать хоть слово. – Не в этот раз. Ты дашь мне двадцать четыре часа, чтобы его отследить.
Он был такой красивый, неотразимый, светский, но под этой светскостью скрывалась холодная беспощадность. Она это знала, понимала и принимала.
– Я могу отсрочить на двадцать четыре часа, могу потянуть время. Но через двадцать четыре часа и одну минуту мне придется передать дело.
– Ну, тогда я с тобой свяжусь. – Рорк прошел было мимо, но остановился и посмотрел ей в глаза. – Будет очень жаль, если мы с тобой друг друга не поймем по этому поводу.
– Мне тоже будет жаль.
Он вышел, а она подумала, что иногда ничего не остается, кроме сожалений.
9
У Евы было одно практическое правило: когда след остывал, она возвращалась к началу. Во второй раз она стояла на палубе парома