Аргентинец. Эльвира Барякина
оборвалась. К тому времени Клим сменил гражданство.
Гробовая обида на отца стерлась от времени: он вдруг превратился в не очень умного и оттого недоброго человека, который поступал с сыном так, как в свое время поступали с ним. Когда Клим получил известие о его смерти, он только удивился: надо же, папенька что-то ему оставил? Раз дают наследство, надо брать – за дом на Ильинке наверняка можно выручить большую сумму.
Глава 2
Нижний Новгород
Когда Клим проснулся, Григория Платоновича в каюте не было. Он вышел на нос парохода. Река за лето обмелела, у борта суетился лоцман, измеряющий глубину. Бабы-спекулянтки, ночевавшие на палубе, доставали вареную картошку и коробки с солью. Между корзин и тюков бродила курица.
– Мыс обогнем, и Нижний будет, – сказал Григорий Платонович, подходя к Климу. – Что, соскучились по родным местам?
Клим кивнул. Он не узнавал ни гору, ни берег, ни острова, куда в детстве столько раз ездил рыбачить. Деревья стали выше? Дач новых настроили?
Мимо проплыл плот.
– Эге-гей! С добрым утречком! – вопили сидящие на нем мальчишки и размахивали картузами.
Волна от парохода чуть не захлестнула их.
Клим с замиранием сердца глядел на зеленые, искромсанные оврагами кручи. Лодки рыбаков, дровяные баржи, юркие фильянчики[3] с черными самоварными трубами. Справа ярмарочные склады и пристани; слева – белоснежный Печерский монастырь.
Золотые купола церквей разом вспыхнули на выглянувшем солнце. Колокольный звон и протяжные пароходные гудки…
Вот она, родина моя, губернская прелестница, первогильдейская купчиха… Дворцы, часовни, трактиры, страшная Миллионка, где в каждом доме притон, каждый день праздник – то драка, то пожар. Эх, смесь барокко с Ориноко…
Пароход подошел к пристани общества «Кавказ и Меркурий».
– Эй, на «Суворове»! – гремел рупор.
– Есть!
– Подавай чалку!
– Есть!
Упали сходни.
– Приехали!
Ошеломленный и веселый, Клим смотрел на заваленную тюками пристань, на солдат, спавших на вытоптанном газоне вокруг Фонтана Благотворителей.
Григорий Платонович торопливо раскланялся:
– Ну все… Я пойду, мне тут недалече.
– Счастливо.
Клим вдыхал дегтярный, дымный, лошадиный запах набережной. Носильщик в грязном фартуке волок тележку с чемоданами. Извозчики в бархатных шапках орали через площадь:
– Пожа-пожалте, товарищ-барин! Во как прокачу – довольны будете!
Лошади все полудохлые: оно и понятно – хороших забрали в армию.
– Ваше сиятельство, со мной, со мной! Вот на резвой!
– Барин, барин, да куды ж ты… Эх, душа твоя иностранная! У Митьки кляча по дороге сдохнет!
Извозчик погрузил чемоданы, взлетев на козлы, чмокнул губами:
– Пошла, милая!
Город стекал по высоким склонам к Рождественской улице с ее банками
Фильянчик – искаженное от «финляндчик», так в Нижнем Новгороде называли небольшие суда Финляндского общества легкого пароходства.