Об Ахматовой. Надежда Яковлевна Мандельштам
приезды в Москву – и эти полуконспиративные ночлеги, так же как и тайную ночевку в доме Сани Бернштейна, красочно живописала Н.Я.67 Еще одну комнату в той же квартире занимал Николай Иванович Харджиев68 и еще одну – Борис Арнольдович Вакс, драматург, озабоченный ремонтом свой трущобы (это про него как-то пошутил О.М.: «Вакс – ремонтнодышащий…»).
Этот полуразрушенный деревянный дом, эта заземленная квартира на первом этаже служили Мандельштамам их ночною крепостью в столице, а девятиметровая харджиевская комната-пенал, или, иначе, шкатулка, с низким окном во двор исполняла роль форума-салона или «Башни»: за разговорами О.М. и Н.Х. засиживались далеко за полночь. Студеную эту комнату Ахматова с полным правом называла «убежищем поэтов»: кроме нее и Мандельштама, здесь побывали и Пастернак, и Цветаева, и Хармс, и Олейников, и Зенкевич, и Нарбут и многие другие. Именно здесь состоялась в 1941 году ее вторая и последняя встреча с Мариной Цветаевой69.
Харджиев и Ахматова познакомились в Ленинграде где-то на стыке 1929 и 1930 годов. Знакомством этим они, по всей вероятности, были обязаны кругу интересов и друзей Н.Н. Пунина, основательно пересекавшемуся с аналогичным харджиевским «кругом»70. Знакомство перешло в дружбу, которая не прерывалась – и, кажется, даже не омрачалась71 – до конца жизни. А.А. Ахматова чрезвычайно ценила его как специалиста, знатока русской поэзии и живописи: «Он так же хорошо слышит стихи, как видит картины»72. Не случайно именно его она попросила «откомментировать» модильяниевский набросок (что Н.Х. блестяще выполнил73) и именно с ним она обсуждала свои «публикации отчаяния» в «Огоньке» в 1950 году74.
Но, помимо знаний и памяти, еще больше она любила в нем чисто его, харджиевское, сочетание живой мысли, острого языка, веселой непосредственности и вместе с тем – галантной деликатности в обращении и общении75.
Е.К. Гальперина-Осьмеркина вспоминала следующий эпизод. В один из своих приездов в Москву А.А. остановилась у них:
К ней приходили гости часто. Особенно я помню приход Харджиева. Она очень дружила с Харджиевым, очень его любила, он был ее большим другом. И вот мы сидели у нее в комнате, о чем-то беседовали, и вдруг она после милой и даже такой остроумной беседы села с ногами на кушетку и приняла свой облик «какаду», как мы говорили. Он на меня посмотрел, легонько так толкнул меня в локоть или взял за локоть и сказал: «Пойдемте отсюда. Она хочет сочинять». Это было абсолютно точно сказано, он не искал никаких формулировок литературных. «Она хочет сочинять». Очевидно, так это и было… Мы с ним сидели в мастерской, а она довольно долго пребывала в этой комнате.76
Ну разве можно было не оценить и не полюбить такого человека? Отсюда и те поистине «царские подарки», которые Н.Х. и А. А. время от времени подносили друг другу: в 1934 году А. А. получила старинный, 1838 года, альбом, принадлежавший одному из князей Долгоруких, – в него она позднее записывала окончательные редакции своих стихов, а сама она в 1939 году подарила Н.Х. – к десятилетию их знакомства – хлебниковский рисунок77.
Переписка А. А. и Н.Х. завязалась в 1932 году78. И с самого начала ее явными или неявными персонажами становятся Осип и Надежда Мандельштам.