Обнаженная. Висенте Бласко-Ибаньес
двухъ гондолахъ и состоялъ изъ нея самой – крестной матери, изъ крестнаго отца – одного стараго венеціанскаго художника, пріятеля Реновалеса, и еще двухъ художниковъ – француза и испанца. На крестинахъ не присутствовалъ ни патріархъ Венеціи, ни хотя бы епископъ (а она знала столькихъ епископовъ у себя на родинѣ!). Какой-то простой священникъ обратилъ внучку знаменитаго дипломата въ христіанство съ позорною быстротой въ маленькой церкви, въ полумракѣ сумерекъ. Донья Эмилія уѣхала домой, повторивъ, что Хосефина губитъ себя, что это форменное безуміе кормить ребенка при ея слабомъ здоровьѣ, и было бы гораздо полезнѣе взять примѣръ съ матери, которая поручала всѣхъ своихъ дѣтей мамкамъ.
Хосефина много плакала, разставаясь съ мамашей; Реновалесъ же проводилъ ее съ плохо скрываемою радостью. Счастливаго пути! Онъ съ трудомъ выносилъ старую сеньору, которая считала себя вѣчно обиженною, глядя, какъ зять работаетъ, чтобы окружить жену комфортомъ. Онъ соглашался съ тещею только, когда они вмѣстѣ нѣжно бранили Хосефину за упорное желаніе кормить дѣвочку самой. Бѣдная обнаженная! Обаяніе ея прелестнаго тѣла исчезало въ пышномъ разцвѣтѣ материнства. Ноги, вспухшія во время беременности, утратили свои прежнія линіи, а окрѣпшія и пополнѣвшія груди лишились очаровательнаго сходства съ нераспустившимися бутонами магнолій.
Хосефина выглядѣла теперь здоровѣе и крѣпче, но на самомъ дѣлѣ ея полнота сопровождалась малокровною дряблостью тѣла. Видя, какъ она дурнѣетъ, мужъ любилъ ее все больше съ нѣжнымъ состраданіемъ. Бѣдняжка! Какая она добрая! Жертвуетъ собою ради дочери!..
Когда дѣвочкѣ минулъ годъ, въ жизни Реновалеса произошелъ рѣшительный переворотъ. Желая «окунуться въ истинное искусство» и узнать, что творилось внѣ темницы, гдѣ онъ томился, работая сдѣльно съ картины, онъ оставилъ Хосефину въ Венеціи и съѣздилъ ненадолго въ Парижъ посмотрѣть знаменитый Салонъ. Изъ Парижа онъ вернулся, совершенно преобразившійся, съ лихорадочною потребностью обновить свой трудъ и передѣлать жизнь заново, что очень удивило и испугало жену. Онъ рѣшилъ навсегда порвать сношенія съ антрепренеромъ, не желая унижаться дольше этимъ фальшивымъ искусствомъ, хотя бы ему пришлось просить милостыню. Много хорошаго творилось въ мірѣ, и онъ чувствовалъ себя достаточно талантливымъ, чтобы быть новаторомъ, слѣдуя примѣру современныхъ художниковъ, произведшихъ на него въ Парижѣ такое глубокое впечатлѣніе.
Онъ ненавидѣлъ теперь старую Италію, куда съѣзжались для ученія художники, посылаемые невѣжественными правительствами.
На дѣлѣ эти художники не учились въ Италіи, а находили тамъ рынокъ съ соблазнительнымъ спросомъ на ихъ трудъ и быстро привыкали къ обилію заказовъ, пріятиой жизни и легкому заработку безъ всякой иниціативы съ ихъ стороны. Реновалесу хотѣлось переселиться въ Парижъ. Но Хосефина, молча выслушивавшая розовыя мечты Реновалеса, которыя были большею частью непонятны ей, измѣнила этотъ планъ своими совѣтами. Ей тоже хотѣлось уѣхать изъ Венеціи, навѣвавшей на нее