Те же и Скунс – 2. Валерий Воскобойников
от Дашиных личных познаний и качеств. Пришёл, изложил дело, получил ту или иную резолюцию… Личные качества проявить предстояло скорее чиновнику Гнедину, к которому она направлялась. А он вполне мог оказаться точно таким, как тот дедушкин ученик в Мариинском дворце, где Даша потерпела столь сокрушительную и обидную неудачу.
Тем не менее настроение у неё было самое что ни есть радужное. И даже скупое питерское солнышко улыбалось в окно, ненадолго выглянув из-за туч.
Накануне Даша спохватилась: в чём пойти? И с некоторым трепетом вытащила любимый костюм, сочетавший строгий пиджачок с чуть легкомысленной мини-юбкой. Костюмчик мирно покоился в шкафу вот уже несколько месяцев – со времени защиты кандидатской по философии. Короткая юбка предполагала очень стройные ножки и осиную талию, иначе – катастрофа. Даша, вообще-то, не придерживалась никаких диет, но перед защитой ей, помнится, кусок в горло не лез. Может быть, она тогда отощала, зато теперь?.. Зеркало подтвердило, что костюмчик сидел совершенно по-прежнему.
Даша повертелась туда-сюда, представила, как войдёт в смольнинский кабинет… И ни к селу ни к городу вспомнила историю, рассказанную Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ». Девушку повесткой вызвали в суд, и она надела лучшие туфли, думая поразить ими судей. Могла ли она предполагать, что из свидетельницы превратится в обвиняемую и уже к вечеру окажется в тюрьме, обесчещенная уголовниками, а её туфли сообща с урками пропьют конвоиры!..
Даша строго посмотрела в зеркало и покачала головой. Не те времена!
– Говори строго по существу, – инструктировал за завтраком папа. – В лирику не вдавайся. Они там небось привыкли к таким, кто даже сформулировать чётко не способен, чего, собственно, хочет. Представь, как будет обидно, если тебе скажут: девушка, покороче!
Папа уже ел за общим столом, но его посуду по-прежнему ставили отдельно и шпарили крутым кипятком, как положено, когда в доме гриппозный больной.
– Ну, излагать строго по существу у нас Даша умеет, – сказала мама. Она присутствовала у дочери на защите. Потом вспомнила ещё о чём-то и добавила: – Ты там смотри, в кабинете, держись хоть немножко поженственней. Улыбайся! Я тебя очень прошу! А то перед учёным советом стояла – такая грымза научная! Как всё равно тебе девяносто лет, а не двадцать с копейками!
Даша поцеловала маму, помахала рукой всё ещё заразному папе и вышла на улицу.
Везение началось у самого дома. Едва она подошла к остановке, как подкатил полупустой троллейбус, и по Суворовскому до самой площади она ехала, как в детстве, на любимом сиденье – сзади, «на колесе». Любимым это сиденье было из-за самого неудобства своего расположения – сел на него и сиди, никакие бабушки-дедушки не потребуют уступить. Потому что при всём желании забраться не смогут…
Прибыв к Смольному, Даша миновала знаменитый вход, где в последние месяцы без конца кучковались пикетчики с плакатами. Потом прошла по аллее мимо памятника вождю… У папы хранилась вырезанная из газеты карикатура времён