На краю печальных истин. Наталья Лукьянова
как истинный друг, примчался в кабинет Чубова сразу после планерки.
– Ну давай колись, дружище, что могло случиться за выходные? Только без страстей, ты знаешь, я этого не люблю. – Он вольготно развалился в кресле и вкусно затянулся сигаретой.
Чубов не знал, с чего начать. С одной стороны, если посмотреть с точки зрения здравого человека, что особенного произошло? Ну, позвонил ночью неизвестный придурок и наговорил гадостей! Подумаешь! Таких ненормальных сейчас пруд пруди. У несчастного, решившего испортить ему настроение, наверняка осеннее обострение. Не может нормальный человек совершать подобные действия. А телефон… что телефон? Сейчас можно получить любую информацию о каждом с легкостью необыкновенной. Скатал на Горбушку, прикупил дискеточку – и вот вам, пожалуйста! Любой адрес и нужный номер телефона у тебя в кармане. Развлекайся в меру пристрастий сколько душе угодно. Прогресс и жулики не дремлют. Они всегда впереди планеты.
И внимания не стоит обращать на этот странный ночной звонок, вернее, на два звонка. Почему же так тревожно и противно на душе? И с кем-то поговорить хочется. Алексей – самый подходящий для этого человек. Во-первых, не болтун, во-вторых, они знакомы сто лет, в-третьих, вполне реальный человек. Амплуа у него такое – весельчак-разговорник, но это наносное, внешнее. Болтает много, говорит мало. Защитная оболочка у него такая. Может, что-то дельное и посоветует.
– Ты понимаешь, старик, какая история со мной приключилась. Сегодня ночью раздался очень странный звонок, – начал Валентин Иванович.
– О, как интересно. И что дальше? Старая любовница звонила? – с нескрываемым сарказмом перебил Могилевский.
– А дальше начался сплошной маразм. Дослушай сначала до конца, потом будешь комментировать. Непонятная субстанция, то ли она, то ли он – сообщил, что Лерка моя сейчас находится не в санатории, а неизвестно где и неизвестно с кем. И вообще – она собой представляет чудище подлое и страшное, а я являюсь заслуженным рогоносцем страны, – с тяжелым вздохом произнес Чубов.
– Иваныч, а ты вчера того, не перебрал маленько, уж скажи по-дружески, не таись. Я же кремень, ты знаешь. Может, тебе всего-навсего опохмелиться нужно? Полегчает сразу, верняк. Со мной так сто раз бывало. Сразу говорю, не надо меня пугать, я волнуюсь. Несешь с утра какой-то бред и физиономию при этом корчишь трагическую. Я ждал, если честно, откровений, думал, гульнул без жены, а ты мне, как баба худая, несешь какую-то херь. Ты не волнуйся. Давай сначала и по порядку. Я же вижу, что ты не в себе. Мне врать не надо. Изменил Лерке, так и скажи. Это, доложу я тебе, фигня, чистая физиология. Не влюбился, надеюсь?
Могилевский категорически не собирался настраиваться на серьезный лад и рассыпаться в сочувствиях по глупому, на его взгляд, поводу. Чубов слишком хорошо знал и любил этого человека, чтобы обижаться по пустякам. Наверное, он просто не смог правильно объяснить ситуацию.
– Так, собака страшная, слушай меня внимательно. Не изменял и не собирался