Интернат для брошенных мужчин. Марина Полетика
хорошо! Трава по пояс и ромашки. И поездов у нас никаких нет. Узкоколейку и ту еще при советской власти разобрали. Так что…
– Ты молодая еще, Людмила. Жизни не знаешь, – укоризненно, как девчонке, погрозила пальцем мать, приподняв исхудавшую руку от одеяла. – Может, у тебя еще все впереди. Всяко бывает.
– Угу. Я замуж выйду. И разбогатею. И мы с тобой к океану поедем, я всю жизнь мечтала океан увидеть, – сквозь слезы улыбнулась Людмила Петровна. – Мам, у тебя кушать есть что? Давай приготовлю. Тебе чего больше хочется – оладушек или каши? Я тоже не ела уже давно, а тут вдруг так захотела, ужас!
Конец мая и начало июня прошли незаметно, как один длинный серый пустой день. Людмила Петровна вставала по-прежнему в шесть утра. Завтракала. Наводила чистоту в идеально чистой квартире. Садилась у окна, надевала очки и читала письмо от Владика.
«Здравствуйте, дорогие мама и бабушка! Спешу вам сообщить, что завтра мы уезжаем в Мурманск. Не пугайтесь! Я очень рад, что буду служить на флоте, правда, пока точно не знаю где. Хотелось бы не на берегу, а чтобы плавать. Мама, если хочешь, приезжай ко мне на присягу. Нам сказали, что родителям можно, и ко многим приедут, только билеты на поезд очень дорогие. Я по тебе и бабушке очень соскучился, особенно по оладушкам и по картошке жареной. Но кормят нас хорошо, ты не беспокойся. И дедовщины никакой нет. Если можешь, попроси денег у Сашки и приезжай. У тебя же каникулы. Заодно увидишь океан. Правда, Северный Ледовитый, но все-таки океан, как мечтала! Не волнуйся, мама, и береги себя. Привет Сашке и всем нашим! Твой сын Владик».
Повздыхав и стараясь не давать волю эмоциям (сейчас бы оладушек сыночку, как-то он там, голодный, наверное!), принималась писать ответ. Старалась писать хорошо, весело. Выдумывала всякие истории из школьной жизни, рисовала смешные рожицы. Не сдержавшись, корила за грамматические ошибки. Просила писать почаще, при первой возможности. Аккуратным почерком заполнив две-три страницы, сворачивала листки из школьной тетрадки пополам и убирала в ящик письменного стола. Там уже лежало четырнадцать неотправленных писем. Последнее от него получила со сборного пункта две недели назад. Нового адреса места службы сын не знал, и пока Людмила Петровна писала и складывала в стол, чтобы отправить позднее и ничего не забыть. И каждое утро перечитывала полученное, хотя знала наизусть.
Дождавшись, когда в школе начнутся уроки и, значит, на улице не будет учеников, бежала к матери. Копала огород, сажала, поливала. Топила печь, если было холодно, мыла полы, без нужды в сотый раз перетрясала половики. Мать кивала одобрительно, порывалась помогать. Людмила помощь отвергала – самой было мало работы. Вместе обедали. Потом таскала воду в бочку, поправляла забор. Помогла посадить картошку соседям – одиноким старикам Карпу Филипповичу и Федосье Иосифовне Бабиновым, и радовалась, когда заломило спину так, что ни сесть, ни встать. Радовалась боли, потому что иных ощущений не было. Вообще никаких, ни плохих, ни хороших, и это немного пугало. Но думать об этом тоже запрещалось. По вечерам ставила заплатки на старые Владькины