Степан Бандера, лидер ОУН-УПА в документах и материалах. Александр Андреев
ареста и содержания моего отца в концлагере Заксенхаузен моя мама осенью 1941 года приехала со мною, трехмесячным ребенком в Берлин, чтобы быть недалеко от своего мужа. Наша семья жила в очень тяжелых условиях, что сильно ослабило нервы моей мамы. С того времени, когда немцы выпустили моего отца и он начал организовывать Заграничные Части ОУН мы должны были постоянно прятаться, чтобы нас не обнаружили. Местами нашего пребывания в Германии Австрии до 1948 года были Берлин, Инсбрук, Зеефельд, потом Мюнхен, Гильдестайм, в конце маленький домик в лесу близ Штарнберга.
В 1948–1950 годах мы жили без нашего отца, под чужой фамилией в лагере для украинских беженцев около Миттенвальда. Отец проведывал нас несколько раз в год. Я вспоминаю, что одни раз, тяжело болея воспалением среднего уха, я спросила маму, кто этот чужой пан, который склонился над моей кроватью и гладит меня. Я совершенно забыла своего отца.
В 1950–1954 годах мы жили в небольшом городке Брайтбрун над Аммерзее и мой отец посещал нас уже чаще, а позднее бывал дома почти каждый день. Однако моя мать постоянно беспокоилась за жизнь нашего отца, на которую постоянно покушались большевики, так же преследовала ее мысль, что он может погибнуть в результате несчастного случая во время поездки домой. Все же эти 4 года были самые спокойные и самые счастливые в жизни моей матери, которая хорошо себя чувствовала среди жителей городка. Только позднее я поняла, что на нас охотились московские репатриационные комиссии и агенты.
1952 года был наиболее опасным для нас, и мы с отцом прятались в течение нескольких месяцев в маленьком селении Оберав вблизи Гармиш-Партенкирхена.
В это время я еще не знала, кем был мой отец, и не могла понять, почему мы изменили фамилию, однако я не отважилась спросить об этом отца.
В 1954 году мы переехали в Мюнхен, главным образом затем, чтобы отец не ездил каждый день к нам за 80 км., подвергаясь опасности, а также потому, что тут были хорошие условия для учебы детей.
В 13 лет я начала читать украинские газеты и много читала про Степана Бандеру. Со временем я стала догадываться, что это мой отец. Когда один раз мой знакомый проговорился, то я уже была уверена, что Бандера – это мой отец. Уже тогда я понимала, что не смею сказать об этом моим младшим сестре и брату: было очень опасно, если бы маленькие дети наивно об этом проговорились.
С 1954 года до 1960 года, еще год после смерти отца, мы жили в Мюнхене.
Мой покойный отец уставал от постоянной охраны и часто был неосторожным. Он твердо верил, что находится под особой Божьей охраной и говорил, что если меня хотят убить, то найдут способ ликвидировать меня вместе с охраной. Он ездил на своем автомобиле в украинскую католическую церковь, где его впервые увидел подсудимый.
Подсудимый твердит, что из-за колебаний и укоров совести не совершил убийства в мае 1959 года. В это время было известно, что мой отец особенно занят и поэтому охрана его была усиленна.
Сегодня, в третью годовщину смерти моего отца, я говорю в первую очередь от имени моей мамы, которая отдала