Осколок белого бумеранга. Олег Механик
кучевыми облаками, проплывающими над моей головой в бездонном небе. Эта картина, лучшее, что может показать мне этот мир, прощаясь со мной. Две картины – роща и этот голубь.
Свободное время. Ха! Звучит довольно странно, применительно к человеку, в прямом смысле слова прикованного к постели. Сейчас я похож на муху, запутавшуюся в паутине. Хитрый паук сделал всё, чтобы лишить меня возможности выпутаться. Он сплёл паутину из трубочек капельниц и тонюсеньких проводов, которые пиявками присосались к моей груди. Кончики паутины соединяют меня с насосами, аппаратами, мониторами, которые непрерывно попискивают, строят какие-то графики, таблицы, диаграммы. Машины выводят формулу, благодаря которой безошибочно определяют, сколько мне ещё осталось.
Голубь шумно цокает лапками по жести подоконника и беспрестанно крутит маленькой головкой с крошечными глазками, словно высматривая меня через двойное стекло.
«Хватит здесь валяться, пора лететь»! – Маленькая головка, кивает в сторону, приглашая меня с собой.
Потерпи, дружок, осталось немного. Теперь я могу назвать точный срок, когда присоединюсь к тебе. Это будет послезавтра, в день, когда мне назначена операция.
Арцер, меня будет оперировать сам Арцер. Этого светилу, выдающегося кардиохирурга, Михалыч выписал аж из Гамбурга. Этот последний отчаянный рывок всё, что может сделать для меня так и не случившийся тесть. Он прекрасно знает, что мои шансы ничтожны, как знает это и сам профессор. Только Женька не знает. Она просто не хочет этого знать.
Крохотный шарик от подшипника, диаметром три миллиметра, застрявший в стенке аорты в какой-то момент начал своё путешествие по моей кровеносной системе. Он как в метро пересел с красной ветки на синюю, и путешествовал от станции к станции, пока не добрался до одного из выходов, в моём случае до клапана. Так что без операции, мои шансы равны нулю, а с операцией, в лучшем случае, одному проценту.
Этот крохотный кусочек металла ставит жирную точку, подытоживая мою третью и последнюю жизнь. Да да третью. Этой жизни дал старт тот же самый шарик, который там, в вагоне метро, на скорости тысячи километров в час, как в масло вошёл в мою спину и застрял в стенке аорты.
Что касается второй жизни, то она началась на горной тропе, в тот самый момент, когда я услышал металлический щелчок под сапогом.
Звучит как парадокс, но эти страшные, на первый взгляд события, которые по природе своей должны ставить крест на жизни, делали её более живой и заставляли течь по другому руслу. Живая жизнь это не тавтология. Например, свою первую жизнь я не назвал бы живой, хотя только в той первой жизни я был полноценным (в общем понимании) человеком. На самом деле, тогда и только тогда я был настоящим инвалидом. Только позднее я стал понимать, насколько сильным недугом я страдал. Та инвалидность была гораздо хуже увечий, полученных мной позднее. Как раз эти увечья, эта реальная инвалидность заставила меня посмотреть на свою жизнь с другой, оборотной стороны. Благодаря взрыву в горах я познакомился с Длинным, который перевернул всё моё представление об этом мире. «Благодаря взрыву» – звучит вроде бы страшно, но это на самом деле так.
Следующий взрыв в вагоне метро послужил началом нашего короткого романа с Женькой и других по – настоящему интересных событий, ради которых и стоит жить на этом свете.
Все три жизни я попытался вложить в объём одного канцелярского блокнота. Это удивительно, но вошло всё. Мелкие каракули, утрамбованные в сто страниц, описывают весь мой путь от начала и до конца. Негусто для трёх жизней? Может быть. Может быть получилось коротко, (это уж насколько позволил мой блокнот), но зато ярко и интересно.
Мелко исписанные страницы блокнота, хрустят, топорщатся, не дают ему закрыться. Теперь это не простая канцелярская принадлежность. В этой, небольшой книжице с малиновой обложкой из искусственной кожи, вся моя история. Я взвешиваю блокнот на ладони. Кажется, он стал даже легче, из плотного кирпича превратился в распушённый веер. Все три жизни, которые я тщательно трамбовал сюда всю ночь, оказались совершенно невесомыми. Надеюсь, что они станут такими же лёгкими в разборе и понимании. Ведь это всё, что я оставлю после себя.
К концу изложения этого труда, я понял, что две страницы так и остались незаполненными. Наверное, это слишком много для тех двух дней, которые мне отпущены, но что есть, то есть. В последнее время я начал понимать, что ничего не происходит просто так, значит, мне будет, чем заполнить эту пустоту.
Я подмигиваю голубю. Мне показалось, что он мне ответил. В его остроносом профиле есть что то родное, знакомое. Он напоминает мне одного очень дорогого мне человека.
Пришло время лететь. Голубь встрепенулся и сорвался с подоконника, часто махая крыльями.
«Не сегодня, значит не сегодня! Моё дело предложить! Пока ты тут определяешься, я к своим!».
Я провожаю глазами белое, бликующее на красном закатном солнце пятнышко, пока оно не исчезает в зените. Интересно, куда он улетает каждый раз, ну уж точно не на землю.
В который раз открываю блокнот и перечитываю строки, которыми закончил свою историю.
«Но