Статус человека. Виталий Забирко
и это было хорошим признаком – очухаются. Родион скормил мнемокристаллы этим двум громадным окорокам, напичканным электроникой, по-существу сейчас ещё младенцам, умеющим только чавкать приёмными устройствами как губами. Ну, что ж, дитяти, лежите тут, грейтесь на солнышке, набирайтесь сил и энергии, ума-разума – дело теперь за вами.
Он подхватил рюкзак и, легко прыгая по камням, взобрался на ближайшую опалённую посадочным выхлопом скалу. Ущелье, где он приземлился, вернее, где его угораздило приземлиться, было светлым пятном среди скал – постарались молния и дюзы корабля, – а туда, дальше, вокруг, простиралась каменистая гряда. На востоке, совсем рядом, он, собственно, стоял на склоне, начинались горы: невысокие, но молодые, как лесом поросшие – утыканные скалами, и со снежными шапками. Он с силой шаркнул подошвой башмака по скале. Треснул фиолетовый разряд.
– Растяпа, – сказал он. – Любой школьник знает, что перед посадкой уравнивают потенциалы…
Биосферы по-прежнему не чувствовалось, только со стороны корабля веяло больным теплом регенерирующих биосистем, да откуда-то из-за горы тоже вроде бы просачивались крохи тепла, но это могло быть и просто дуновением ветра. Не различишь, не поймёшь.
– Ну, а теперь, – вслух сказал Родион, – не будем ждать, свесив ноги с люка, когда, плавно покачивая ободками, прямо перед нами шлёпнется летающее блюдце, подумает, задребезжит и, распавшись на составные части, выпустит из своего чрева супружескую троицу сиреневеньких псевдоразумных с благотворительными намерениями… Что нам до них? Мы и сами с усами!
Он оглянулся на сплюснутый, осевший корабль, на роботов-ремонтников, распростёртых на земле, оживающих и уже начинающих перемигиваться, вскинул за спину рюкзак с широкими лямками-присосками и начал восхождение.
– До самых снегов, – загадал он, и поскакал по камням быстрым тренированным шагом. С камня на камень, тут короче, тут можно срезать, а здесь просто прыгнуть, чтоб за эту щель руками, чтоб подтянуться и, снова оттолкнувшись, сильно, ногами, перелететь на уступ, а с него дальше, нет, не сюда, этот камень не выдержит, развалится, осыплется, а на этот, чёрный, базальт с крапинками, а с него можно вот сюда и сильно нажать, чтобы он вниз, чтобы обвалом, с пылью, грохотом, а тут, наверное, и с молниями…
Через полтора часа Родион добежал до кромки снега, немного по нему, сорвал рюкзак, тот отлетел куда-то в сторону и исчез, а сам облегчённо, всем своим разгорячённым телом, повалился в сугроб. Лицом вниз, затем перевернулся на спину. Пар огромными клубами вырывался из бешено работающих лёгких, в груди клекотало, и он, приподнявшись на лопатках, заорал во всю глотку: – Пре-крас-но! – и тут же наглухо захлопнул рот. Сейчас дышать только носом, так надо, так лучше, дышать глубже и реже. Родион закрыл глаза и почувствовал, как снег тает от его жаркого тела, топится, как жир на сковородке, а он сам погружается в сугроб все глубже и глубже. После него тут останется ледяной полуслепок, след иети для местных сиреневеньких псевдоразумных.