Арктическое вторжение. Сергей Донской
ключевую фигуру современной истории, личность поистине мирового масштаба.
Что бы там ни шептали за его спиной, он действительно не пачкал рук сомнительными коммерческими сделками, всецело посвятив себя служению государству. И его налоговые декларации, вызывавшие недоверчивые смешки злопыхателей, были предельно честными и открытыми, в полном соответствии с его натурой. Что касается квартир и резиденций, то разве было бы лучше, если бы президент великой державы ютился в какой-нибудь убогой хрущевке или в спальном районе? Разве пристало ему, вершащему судьбы мира, перебиваться от зарплаты до зарплаты, выкраивая деньги на заслуженный отдых? Смешно даже подумать об этом. Смешно и горько…
Нападки левой и правой прессы огорчали Астафьева, как огорчали его и некоторые непочтительные комментарии, проскакивавшие в интернет-блоге. Однако, будучи человеком великодушным и благородным, он не опускался до мелочной мести своим обидчикам. Просто все больше замыкался в себе, подобно царю Соломону, открывшему, что от многой мудрости много скорби, а умножающий знание умножает печаль.
«Суета сует, – все суета… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… Суета и томление духа…»[2]
В часы раздумий, молчаливый и неприступный, президент Российской Федерации прохаживался по парку со скульптурами в классическом древнегреческом стиле, блуждал по асфальтовым дорожкам, сбегающим к пляжу, дышал насыщенным хвоей воздухом, рассеянно любовался пальмами и олеандрами, мерил шагами пустынные спортивные площадки, теннисные корты, лужайки для гольфа. Днем, когда солнце прогревало прозрачный ноябрьский воздух, Астафьева можно было застать в прибрежном домике для отдыха, окруженном шезлонгами и декоративными солнцезащитными грибками. Сюда же была проведена правительственная связь, поэтому в любой момент Астафьев мог связаться с любой точкой России, с любой из столиц мира.
В тот час, когда Джонатан Браун проводил известное нам совещание в Овальном кабинете Белого дома, российский президент не сразу решился снять трубку, чтобы попросить соединить его с Вашингтоном. Разговор предстоял нелегкий. Настолько нелегкий, что Астафьев незаметно для себя ссутулился, словно атлант, уставший поддерживать небо на собственных плечах.
Оттягивая время, он вышел на террасу и стал наблюдать за далекими огоньками кораблей на горизонте. «Слова мудрых, высказанные спокойно, выслушиваются лучше, нежели крик властелина между глупыми»[3], – снова вспомнил он Екклезиаста.
На душе не то чтобы потеплело, но стало светлее и покойнее. Смутно ощутимое чувство правоты сделалось отчетливым, мысли приобрели необыкновенную ясность. Это умение сосредоточиться и абстрагироваться от внешних обстоятельств как раз и сделало Астафьева тем, кем он стал.
За последние годы он сильно изменился внешне,
Еклл.1:2,9,14
Еклл.9:17