Любовь – работа без выходных. Доктор Нонна
и принялась разгребать завал грязной посуды в раковине.
Саша, нагулявшись с многочисленными подружками, в последнее время наконец-то оценил собственную жену. Что подружки! Темненькая, светленькая, рыженькая, худенькая, пухленькая… в общем-то все одно и то же. А Галя – родная и единственная. Саша искренне любовался тем, как она склоняется над конспектами, как играет с сыном: пушистые кудряшки над нежной шеей, женственная гибкость, сияние огромных глаз.
Галя же как будто не замечала перемен. Должно быть, обида за прежнее равнодушие, «квартирантство» и бесконечные измены засели слишком глубоко. Какая любовь без доверия? Да и то сказать – была ли она, любовь-то? Просто обстоятельства так сложились.
Ей снились ослепительно горячее солнце и кипящие – как бурлит вода на сильном огне – грохочущие волны. За линией прибоя вода становилась голубой, зеленой, стеклянно-прозрачной. В глубине фантастическими букетами распускались гроздья разноцветных кораллов. Она пыталась нырнуть, но вода становилась настоящим стеклом, и его осколки больно впивались в тело. Промаявшись всю ночь, к рассвету Галя решила: будь что будет.
Она увидела Хосе издали: прямой, гордый, такой необыкновенный посреди мрачноватой ленинградской осени. Ветер толкал в спину, и она почти летела навстречу…
– Ла-пуш-ка! – он прижал Галю к себе. – Пойдем…
В гремящем переполненном трамвае Хосе нежно подтолкнул ее в угол и загородил собой от всего мира. Галя чувствовала, как его губы касаются ее волос, вдыхала странный, невероятно притягательный запах его форменного кителя… Или это его собственный запах?..
Она даже не спрашивала, куда ее ведут. Только увидев две железные койки под одинаковыми синими одеялами, поняла – они в казарме. Обшарпанный стул, две табуретки, шаткий стол, заваленный книгами…
Хосе усадил ее на единственный стул, опустился перед ней на колени:
– Ла-пуш-ка моя, – от его хриплого шепота опять повеяло шумом океанского прибоя. – Ты… останешься?.. Или… ты можешь уйти…
Галя поднялась, хотя ноги совсем не слушались.
– Вот это – твоя кровать?
– Но… как ты догадалась? Они же одинаковые… – Голос его сорвался.
Почему так трудно дышать? – удивилась Галя и медленно, почти не понимая, что делает, расстегнула верхнюю пуговицу…
Грохот прибоя стал оглушительным, высокое белое солнце сияло все ослепительнее…
– Ла-пуш-ка! Почему ты плачешь?
В сумерках каждая черточка, каждая жилка, каждая линия его смуглого тела, казалось, светится изнутри теплым золотистым светом.
– Мне никогда не было так хорошо, – прошептала Галя. – Но… мне нужно возвращаться.
Хосе поцелуями осушил ее слезы.
– Га-ля. Га-ля. Мне… У меня тоже семья. Их нельзя бросить. И… я военный человек. Подводник. Мы уходим в рейс.
– А… когда вернешься?
– Нам ведь не говорят, – печально прошептал Хосе. – Но я вернусь, обязательно. Скажи мне свой телефон.
– А вдруг трубку поднимет Саша?
– Я не причиню тебе