Семь пятниц на неделе. Татьяна Луганцева
когда я никому не нужна. Ведь без сцены не могу жить. Вот и затаиваюсь… И снятся мне страшные сны, будто стою я перед дверьми театра, а они все не открываются, и сентябрь не приходит никогда…
– К-к-акая женщина-а-а-а!! Мне б такую-ю-ю! – продолжал кто-то выть, потому что пением такой вопль нельзя было назвать ни при каких условиях.
– То есть уже наступил сентябрь, а театр не открывается, и я просыпаюсь в холодном поту, – продолжала Татьяна с дрожащими руками.
– Успокойся, Таня! Все будет хорошо! Три белых коня…
– Чего?
– Я имею в виду, что три месяца пролетят, как три коня проскачут… Ой, Таня, что я несу, это же про зиму. Голова болит.
– Ничего, завтра на работу не надо, отоспимся. Ох, Груня, нам теперь долго не надо на работу! Как же я выдержу? Тебе-то хорошо!
– Такая женщина… Мне бы такую-у-у… – упорствовал кто-то.
– Чем же это мне хорошо? Я так же, как и ты, остаюсь без зарплаты. В летний период нам только по пять тысяч довольствия дают, а когда спектакли, по двадцать пять, а то и больше выходит. Есть разница!
– Копейки! Все – копейки! – театрально закатила глаза Татьяна. – Но ты подработать можешь, картину, там, нарисовать и продать, хоть что-то. А вот мне что делать? Ведь не Новый год, чтобы Снегурочкой побегать.
– Мне б такую-ю-ю-ю… – снова донесся вопль.
– Нет, это невозможно слышать! Бабы, хоть кто-нибудь, дайте ему уже! – выкрикнул чей-то голос под общий смешок.
Таня странным движением сильно выпившего человека закинула руку над столом, словно удочку над озером, и зацепила кусок ветчины. Затем она не с первого раза попала этой ветчиной в рот и зачавкала.
– Ты думаешь, Груня, что я дура?
– Нет, что ты! Я никогда так не думала!
– Что без таланта? – продолжала Татьяна.
– Таня, ну, давай, не сейчас. И так настроение на нуле, – поморщилась Груня, не желавшая вступать ни в какие пьяные разборки.
– Да я и так знаю, что вы про меня думаете, – махнула рукой Ветрова. И еще больше понизила голос: – Считаешь, я сама это не понимаю? Я ведь сто раз пробы проходила в разные места, я имею в виду искусство, и ни разу не прошла. По молодости-то можно было решить, что меня недопоняли, не разглядели, а теперь сорок пять – ягодка уже сморщенная или скорее забродившая. Но мозги-то увеличились и просто давят на череп! Поэтому у людей постарше и появляется давление – от работы мозга и накопленного опыта. Я – не медик, но точно тебе говорю. Конечно, я понимаю, что нет у меня особого таланта, а вот желание блистать на сцене всегда имелось просто дикое. Потому и работаю до сих пор в театре. Мужиков у меня было более чем, – изобразила Татьяна жест «выше крыши», – поскольку я на лицо смазливая. Тем и пользовалась, так как других талантов не было, зато при любимом деле держалась, так что ни о чем не жалею, – горько усмехнулась прима-героиня. – А сейчас вижу, что старею.
– Таня, прекрати! Ты еще о-го-го!
– О-го-го это в двадцать лет. И и-го-го было в тридцать лет. А на пятом десятке, дорогая моя, уже трудно. Я же чувствую ослабление