Крылья для демона. Евгений Орлов
Уважаемый, закурить?.. – Рома зацепил очередного прохожего – невзрачный семьянин перепрыгнул по кирпичам на другую сторону. Рома глазами уничтожил жертву. – Что за горы, блин!
Артем показал лестницу.
– Срежем?
– А куда деваться? – Ромка начал взбираться; рассыпавшиеся ступеньки зияли арматурой, леер покосился и грозил обвалиться. Отпыхтев положенные метры, они перевалились через край. Артем прочитал табличку.
– Дробь один, – цифры едва различимы сквозь ржавчину. Первый этаж гостинки стыдливо зашорен фанерой, там, где ее не хватило, чернеют провалы без рам. Грязь под стеной усыпана бычками, шприцами и гандонами. Тощенький кот унижено клюет раскисший хлебный мякиш рядом с мокрыми голубями.
– Гарлем! – хихикнул Рома.
– Третий – последний, – Артем кивнул на зарешеченный ларек (судя по концентрации мусора – сосредоточие распутства). Колдобины, обогнув желтую коробку, вели к остальным центрам зла. – Нам туда! – Они обошли «крейсер», вдоль бордюра досыпали усталые машинки, на стеклах – богатый осадок сажи. Белеет шпаклевкой левый бок Тойоты Корона. Ромка прислонился к тонированному стеклу.
– Засранец?
– Гаденыш, – согласился Артем.
– Спит, сученок.
– Спит….
На третьей дроби таблички не было; половину фундамента заняло телогреечное граффити: «Рима, блядь, я люблю тебя. Кукс». Ромка достал из спортивной сумки банку от болгарских огурцов, взболтал спортивное питание. Проходящая мимо бабулька подозрительно посмотрела, лупоглазый пикинес солидарно залаял, спрятавшись за хозяйку. Время двигалось к восьми, на работу потянулись заспанные жильцы. Артем поколебался.
– Разбудить?
– Да ну его, – воспротивился Ромка. Заметил мохнатого мужичка. – Уважаемый, есть?..
Мужчина спрятался под воротник.
– …закурить! – выдохнул Ромка, через плевок – заключил. – Черти!
– Рожу свою в зеркале видел? – усмехнулся Артем.
– Нет у меня зеркала, – буркнул Ромка, поискал бычок побогаче. Выругался. – До фильтра высасываю!.. Эй, шкет, есть закурить?
– Нате! – парнишка лет одиннадцати протянул мятую пачку «Беломора». Ромка уважительно выудил папиросину, отвесил мальчишке шутейную затрещину.
– Не кури! – козленочком станешь… – Шкет обижено закусил губу, выругался издалека, как заправский грузчик. Ромка помял папиросу меж пальцев.
– Травокур…
– Что? – не понял Артем.
– Гашишем за версту несет, – объяснил Ромка, закинулся куревом. Артем поморщился – едкий дым выгнал слезу. Второй волной из подъезда выбрались студенты, да дремучие маргиналы. Если первые растворялись в тумане, то вторые, потолкавшись у ларька, возвращались с баллонами «быдлопива». Рассаживались здесь же, вдоль бордюра, глотали из горла и делились бухими радостями. Меж серых мужчин затесалась потрепанная сучка неопределенного возраста и количества использований.
– Да, ты че, Фома, тема такая….
– Гы-гы-гы….
– Да говорю, он черт!
– И бабки у него есть….
– Че за тема?
– А он че?
– Ни че, попутал….
Артем брезгливо отвернулся.
– Счастье…
– Да ладно – хорошо пацанам! – Ромка, захихикав, переспросил. – Тема, а ты смог бы с той – за тысячу?
– Идиот.
– А за сто.
– Тысяч?
– Ну.
– Иди в жопу.
– Не пускают…. А я бы смог.
– Пустить? – Артем покосился на шайку; дама цвела застарелым «фонарем».
– Болван, – буркнул Ромка, покосился на «Корону». – Епть, Засранца разбудили…
Женя Рядов лупал глазами через запотевшие окна. Опустилось стекло, опухшее лицо недовольно скривилось.
– Пришли?
– Нет, – хохотнул Ромка.
– Я сейчас… – Рядов выбрался из автомобиля, потянулся. Дешево полез обниматься. – Привет-привет. – Он хлопнул Артема по плечам, как крестный отец сицилийского клана, хотя сам еле доставал до них головой. – Привет-привет… – Маргиналы были поражены, даже «археолог» у мусорного контейнера замежевался. Рядов остался в образе. – Есть тема. – Он деловито извлек барсетку, хлопнул дверью. – Юрич просил помочь…
Подъезд застила тьма, лампочки горят с третьего этажа – по одной на длиннющий коридор: ряды, ряды железных дверей. Ромка поделился впечатлением.
– Как в СИЗО.
– Ага, – подтвердил Рядов, хотя там не бывал. Пятый этаж…
– Здесь? – Артем огляделся – чем ближе к небу, тем чище. Четыре лампочки висят над картофельными ящиками. В конце, у балкончика, пепельница из консервной банки. На корточках курит пожилой мужчина: вполне себе, токарь или моряк – чистая майка и трикушки со штрипками. Тянет подгоревшей яичницей, хныкает