Крылья для демона. Евгений Орлов
успел заметить глубокие тени, обволакивающую тьму, редкие белые полосы – правда, мрачновато. Ромка нехотя отстал. Артем подал ей эскиз. – Держи. Не обижайся. – Она молча вернула картон на мольберт. Шмыгнула носом.
– Уйдите… пожалуйста… вы мне мешаете. – Пальцы машинально перебирали кисточки в банке. Ромка попробовал окрыситься, но Артем перебил.
– Уходим-уходим! Прости, черно-белая! – он улыбнулся.
Ромка фыркнул.
– Мышь!..
Глава 2. Даша.
В школе за глаза величали молью, мама бледность обзывала «аристократической», дальше всех пошла тетя Соня: «Смертушка». Она не обижалась, нечего обижаться – что есть, то есть. В череде смуглых родственников Дашка умудрилась выродиться в бледную поганку. Папа шутил о пробегающем соседе, мама дулась и хваталась за сердце.
Сегодня первой пары не было – позволительно понежиться под одеялом, а не метаться сломя голову. Цокает будильник, Мартен вьет круги, выразительно заглядывает в глаза. Паршивец! – косит, что не покормили. Зажмуришься, уколет седыми усищами: «Не спать!». А вот тебе! Дашка отвернулась, Мартен примирительно замурчал, потерся об спину. Впустую. Встал передними лапами на ребра, пятки-карандаши больно надавили. Дашка дернулась:
– Уйди!
– Мр-р.
– Уйди, маму доставай.
– Мр-р.
– Сама знаю, что ушла.
– Мр-р, – кот подтянул лапу, невзначай выпустив коготки, извинился. – Мр-р.
Дашка уселась.
– Дурак! – Кот соскочил с дивана, на середине комнаты обернулся.
– Да, иду я, иду, – пообещала Дашка. Втыкаясь спросонья в углы, прошла на кухню. Так и есть – полная миска. Перемешала указательным пальцем сухой корм. Мартен нетерпеливо оттолкнул руку, захрустел. Дашка вздохнула. – Доволен?
– Ур-р, – ответил Мартен. Трещало даже за мохнатыми ушками.
На печи эмалированное ведро с водой, «хвостик» кипятильника покрылся испариной. Рядышком, пожелтевшая от никотина пепельница с тлеющим бычком. Пепельные вкрапления изрыли некогда прозрачное стекло. Дашка выдернула шнур, дотронулась до ведра – сойдет. Обрызгала кота, серебряные капли повисли на черной шерсти, не думая скатываться. Мартен оторвался от завтрака: «Ну, и зачем?».
– Потому что ты наглый, жирный и невоспитанный! – засмеялась Дашка. Мартен фыркнул, усевшись столбиком начал пролизывать переднюю лапу. Стена негодования. Вообще-то, кота звали Мартын, но пять лет назад папа приволок котенка в веселом состоянии, иначе, как в два приема, имя не произносилось.
– Мар… дын, Мар… тен, Мар… тын, – представил он постояльца. «Мартен» понравился – прозвище топорщилось кипящей сталью. Дашка обрела собеседника, а папа получил от мамы.
– Отвернись, – попросила Дашка. – Я не умею языком умываться. – Она задернула ситцевую занавеску и загремела тазиками.
Папка жарил глазунью, синие огоньки обнимали днище сковороды, масло плясало брызгами.
– Не опоздаешь? – он поскреб седую щетину.
– Не-а, –