Семь писем о лете. Дмитрий Вересов
дразнила Настя.
– А дядя завел себе новую камеру. Профессиональную. Называется «Репортер». Сильная вещь.
– В любых условиях, значит… Тогда докажи! Сними для меня Галину Уланову в «Жизели» на эту самую твою «шесть на девять».
– Лучше тогда девять на двенадцать – открытку. Только… Настя, условия условиями, а вспышка нужна, если в театре. И не пустят туда с камерой…
– И какой тогда из тебя герой-репортер? В любых условиях, в любых условиях! Мишка-хвастунишка.
– Настя, я же только учусь пока… Ну я попробую, посмотрю, что там и как. Может, из-за кулис… Только вот вспышка… Как-то, наверное, надо договариваться, пропуск добывать…
– Другой разговор! С тебя снимок Улановой!
Фотографический портрет Галины Улановой с букетиком и в шнурованном корсаже Жизели, вернее, фотооткрытка с ее отпечатанным автографом и с типографской строчкой на обороте «Фоторабота М. Январева» хранилась у деда в одном из старых прабабушки-Настиных альбомов. Но осталось загадкой, сделан ли этот портрет Мишей Январевым или его дядей по отцу Максимом Никаноровичем, репортером молодежной газеты «Смена».
Открытка, видимо, довольно широко продавалась, тираж был десятитысячный, и куплена была после войны, в начале пятидесятых, именно тогда, когда и выпущена, судя по дате. Когда и где была сфотографирована балерина, можно только гадать. Открытка выпущена в Ленинграде, но в то время Галина Уланова танцевала уже в Большом театре. Поэтому М. Январев снимал ее либо в Москве, либо во время гастролей в ленинградском Кировском театре. Либо открытка выполнена с довоенного негатива – и такое могло быть.
Но толку-то сейчас от наших домыслов… Это Ася у нас – главный открыватель тайн, ее судьба ведет.
Миша Январев стоял на самом горбу мостика чрез Лебяжью канавку. Серая парусиновая панама надвинута на нос, клетчатая рубашка с короткими рукавами наполовину распахнута, то ли по случаю майского тепла, то ли из-за частичной утраты пуговиц в транспортной давке. Широкие бриджи измяты, но они измяты всегда – судьба у них такая, говорила Мишина мама.
На шее у Миши, или у Майка, или у Января, как его, случалось, называли приятели из фотостудии, висела непременная фотокамера.
Настроение у Майка портилось с каждой напрасно улетавшей минутой, день проходил бесплодно: ни дома, ни фонари, ни мосты, ни лодки, в этом году рано спущенные на воду, не желали под сегодняшним бездумным, ничем не омраченным и ничем не украшенным небом выглядеть достойными внимания Мишиной фотокамеры. Даже дирижабль, поднятый по какому-то случаю над Невой, который просматривался в перспективе Лебяжьей канавки, обманывал ожидания и выглядел глупой надутой рыбиной малоблагородных очертаний. К тому же под дирижаблем болтался и парусил нелепейший оранжевый рекламный баннер, который не убьешь никаким фотошопом, никакими цифровыми фокусами.
Впрочем, фотошоп был Майком хотя и освоен вполне, но глубоко презираем – Миша увлекался старыми и даже старинными технологиями фотосъемки,