Имена. Часть первая. Лилия Шевченко
с именем.
– Ну, вот! Вот разве что вашего драгоценного сыночка, Аменхотэпом, назвать?
– Что?! Это кем ещё?! Ты нам сюда иносганщину не суй! Мы всецело гусские люди. Патгиоты своей Годины. Мы только своё грабим и пгодаём! Нам, исконно гусское пгиподнеси. Как пгиличным людям на фагфоговом блюде! А не то зашибу сейчас тебя, паскуду! – торжественно подытожила мадам.
Профессор не на шутку испугался, растерялся и нервно заёрзал на своём стульчике, предчувствуя, что его теперешнее положение на стуле, может быстро и резко измениться в непредсказуемую сторону. Но профессорская голова, в который раз спасая тело, не подвела своего носителя и, в конце концов, выдала превосходный результат.
– Только не волнуемся. Не волнуемся, душечка, (в случае мадам относительно профессора не вдаваясь в глубины, просматривался единственный корень со словом «задушить») есть имя! Феррапонтом Первым сына называйте! – на одном дыхании выпалил профессор и замер. Секунда длилась долго и утомительно долго. Академик уже всеми частями тела ощутил угрозу жизни этому еще сравнительно нестарому и всеми силами, молодящемуся телу.
Мадам резво и резко подпрыгнула на месте. При её приземлении кушетка жалобно скрипнула и сильно застонала.
– Да, точно! Слушай, ну точно имечко, не в бговь, а пгямо в могду! Ну, ты точно не дугак, академик!
– Любой дурак в такой момент станет академиком, – пробурчал спасённый себе под нос.
Туша, немыслимо изогнувшись, достигла академической спины и от переполняющего её восхищения, дружески трахнула своею кувалдообразной ручищей, академику прямо по больному позвонку.
В его глазах «погасли фонари», но покалеченный, не посмел даже пикнуть. Стонала одна кушетка от резких движений на ней, увесистой мадам.
От жуткой боли, учёный, чуть было окончательно не потерял рассудок и, опасаясь за свою дальнейшую судьбу, решился уточнить у консультируемой, что это всё значило? И возможно ли ему продолжить дальнейшее существование? На что он еще может или уже не может претендовать, плакать ему надо или разрешается смеяться?
– Драгоценнейшая, уважаемая! А вы, не могли бы мне обосновать…
– Дугимаг, что ли? Чё, тут еще обосновывать – то, Феггапонт Пегвый и никаких! Всё! Всё! В имени его! И понт! И Фегга! Я же не дуга с обгазованием, мы же тожить чё ни чё смыслим! Фегга – тож железа. Железные понты, когоче! А пегвый – это ж само собой. Мы втогых не дегжим. У нас, у Лобзиковых-Шкугодёговых всё и везде самое пегвое. Вота, мы сыночке – то своему имя оггебли. Вота, чё значица, к пгифессуге пошли. Гадалка, цегква и наука! Вота наша фамилиягная ипоностась. Ежлик мы вегущие люди-кгестияне, значица всё обязательно должны сполнять, чё стагые бабки в цегкви сказали. Вегить во всё такое надо! Вегить!
Букет алых, почти осыпавшихся роз, поднялся и с гордым видом, не расплатившись, стал удаляться. Богатым же все и много должны, а не просто обязаны.
Дама гордо доудалялась