Полотно. Максимилиан Коваль
был уже вечер того дня, когда я должен был вернуться. Набрав номер матери, я прислонил телефон к уху.
– Алло.
– Ты с ума сошёл?
– Мам, прости, я…
– Где ты?
– Я дома у девушки.
– А сразу не мог так сказать? Я себе места не нахожу, уже всем твоим друзьям телефоны оборвала! Даже и не знаю, что думать! Под какой ты лавкой ночевал?
– Я ночевал у девушки.
– Не рано тебе у девушек ночевать–то? – задорный голос матери успокоил меня. – чем занимаетесь?
– В шахматы играем, – с сарказмом выпалил я.
– Играйте, – ответила мама и по её тону я понял, что она уже спокойна. – когда вернёшься?
– Утром, наверное.
– Ладно, доброй ночи, шахматист.
– Сладких снов, мамуля.
Благо из моих друзей никто даже понятия не имел, где я и чем занимаюсь. Хотя один мог догадаться… Но это совершенно неважно, главное мама спокойна. Надев джинсы на голое тело, я поковылял на кухню. На столе стояла разогретая тарелка с куриной грудкой, над которой ещё в обед трудилась Марина.
– Приятного аппетита, – не отрываясь от трапезы пожелала Марина. – всё хорошо?
– Более чем, – таинственная улыбка, внезапно появившаяся на моём лице, заверила мои слова.
Вообще, я не очень люблю вести беседы во время еды. Уж так вышло, что не Гай Юлий Цезарь и одновременно с несколькими делами управляться виртуозно у меня не выходит. Поэтому я либо аккуратно и культурно ем, либо могу поделиться куском пережёванной курицы, вылетевшим из моего рта со своим собеседником. Но не была бы женщина женщиной, если бы её не тянуло на беседы.
– Мама, наверное, сильно переживает?
– Уже нет, – во избежание тяжких последствий я отложил приборы. – она быстро успокоилась, когда я ей набрал.
– А до этого?
– Ну понакручивала себя немного, наверное.
– Как это? Она же места себе не находила!
– Да почему же? Просто чуть–чуть поволновалась.
– Чуть–чуть поволновалась? – переспросила с ошалелым видом Марина. – ты что забыл, что для женщины самое ценное это её дитя.
– Да я уже взрослый! – эта нотация начинала действовать мне на нервы.
– Да будь тебе хоть сорок лет, хоть пятьдесят. Ты всё равно будешь самым дорогим, что есть в жизни твоей матери.
– Пусть привыкает, что я не всегда буду на цепи гулять вокруг её юбки.
– Фу! Это отвратительно! Будь я твоей матерью…
– Но ты не моя мать! У тебя вообще нет детей! – я подскочил на месте от гнева и даже чуть наклонился к Марине.
Осознание, что я спорол самую ужасную фразу, которую только можно произнести в адресы женщины пришло через секунду. Спазм прошёл и по закупоренной гортани тяжёлый и горячий воздух вошёл в мои лёгкие. Пульс перестал расти, височная вена спряталась обратно под слоем кожи, а красные глаза налились влажным блеском страха. Лицо