Сюжет в центре. Станислав Хабаров
время я отправился в Лихоборы, в Химки, и были первые «подзаборные» встречи. Большеголовый Дима Князев, прислонившись спиной к забору, огораживающему НИИ-1, говорил, пожимая плечами, как заказывая клапана известной авиационной фирме Воронина, они попросили для экономии веса совсем убрать разъёмы. «И тогда, – рассказывал Дима, – они с уважением посмотрели на нас».
Раушенбаха я встретил впервые в отделе кадров. В комнату, где занималась моим оформлением молодая и красивая кадровичка в модельном платье Нина Ильинична Парамонова вошёл франтоватый красивый мужчина в щегольской шляпе и светлом плаще.
– Это к вам, Борис Викторович, – кивнув в мою сторону, сказала она ему.
Вся сцена выглядела изысканно кинематографично. Раушенбах в шикарной шляпе и одетая как фотомодель кадровичка. Раушенбах вежливо поинтересовался: откуда я? И когда я ответил, он взявшись за голову сказал: И кого у нас только нет.
В отделе кадров меня оформили быстро и чётко. Удивительная чёткость, вежливость и даже лёгкая необязательность (все делалось легко и мимоходом), красивые люди вместо обычных анкет и скучных «бумажных крыс» кадровиков – действовали безотказно, вводя поступающих в запредельный мир.
Затем было знакомство с отделом. В кабинете начальника лаборатории Осминина рассказывая у доски, упоминали Токаря: мол то-то и то-то придумал Токарь. Фамилия Токарь звучала названием профессии. И я подумал, что речь идёт о каком-то токаре, заводском рационализаторе. Через несколько дней я встретился с Евгением Токарем «лицом к лицу». В углу комнаты, накинув на плечи потёртую кожаную куртку, сидел молодой лысеющий человек. Лицо его и голова были замотаны шарфом. Так он отгораживался от отдельского шума и суеты. И казалось, как в фильме о человеке-невидимке, вот-вот он начнёт разматывать шарф с головы и окажется, что под шарфом ничего нет.
Помню, он, наставляя меня, как новичка, говорил, что исполнительные органы космических систем ориентации могут быть совсем не традиционными, и возможно двигатели совсем не нужны, а взрывающиеся капли горючего и окислителя в пустоте и сформируют необходимый толчок. Я вполуха слушал Токаря. Мы тогда были молоды и самонадеянны, не ценили чужих советов, полагаясь на собственный здравый смысл. Меня поразило иное. В разговоре Токарь теребил ковбойку, порванную на локтях. «Что с того, – подумал я тогда, – разорвалась рубашка. С кем только такого не бывает, дома он её обязательно зашьёт.» Однако и в последующие дни он был в ковбойке, порванной на локтях. И со стороны казалось странным, что он этого не замечает или просто этим пренебрёг.
В мой первый день в НИИ-1 мы стояли группой в коридоре перед дверью знаменитой теперь для меня 39-ой комнаты у окна, выходящего на цеха КБ Боднарюка. Из соседней двери напротив вышел мужчина со знакомым лицом и не глядя пошёл напротив, в туалет.
– Келдыш? – ахнул я, не веря своим глазам.
– Да, – спокойно подтвердил Виктор Легостаев, – академик пописать пошёл.
Комната