Любимая мартышка дома Тан. Мастер Чэнь
Меванча танцевала на шаре под знакомые всем «Три тюркских плоскогорья», и на лице ее комический испуг чередовался с чувственной улыбкой. А потом скрипки из Ху начали отбивать совсем бешеный ритм, не хуже гонгов и барабанов, и то был совершенно новый, не виданный еще мною танец.
Для этого танца ей понадобился Сангак.
Резким движением протянула она руку моему другу, сидящему у самой кромки ковра, рука эта изогнулась, ладонь сделала всем понятное движение, это была просьба – да нет, команда – «встань».
Сангак не очень уверенно поднялся на ноги, и танцовщица, втолкнув его на середину своего ковра, закружилась вокруг него, как вокруг каменного истукана, будто бы не касаясь его даже мизинцем. Было похоже, что вот сейчас она врежется в эту твердо стоявшую, чуть расставив ноги, скалу и разобьется, – но каждый раз бешеная череда поворотов обводила ее вокруг него (а Сангак только моргал, глядя прямо перед собой). Дальше она отталкивалась от него, как волна о берег, и отлетала снова. И, наконец, перекувыркнулась через его плечо так, что только мелькнули ноги, приземлилась сзади и, изогнувшись до земли и держа Сангака за пояс, замерла в абсолютной тишине – потому что тут весь громогласный оркестр замолчал сразу, на рвущем уши аккорде.
Сангак стоял очень прямо, он боялся пошевелиться, и лицо его было строгим и серьезным.
Помню, уже во время второго ее танца мне показалось, что в ее движениях было нечто не совсем обычное для танцовщицы. Феноменальная легкость прыжка. Кошачьи приседания ног, не знающих усталости. Ленивая грациозность движения плеч. И этот прыжок через плечо стоящего мужчины – он был так странно похож на мгновенный бой одного из «невидимок» с громилой, атаковавшим судью Сяо.
– Юкук, – сказал я шепотом сидевшему рядом со мной ветерану. – Ты тоже видишь то, что я вижу?
– Как же не увидеть, – покивал головой он. – Из женщин-воинов. И не бывших. Я и сегодня не посоветовал бы никому попадаться под ее меч. Да что там меч, такая может убить и пальцем.
Хрупкое создание с застенчивыми голубыми глазами как-то на редкость быстро поселилось после этого в комнатах над рестораном Сангака. Все хихикали над ее именем, означавшим «кошечка», или «тигренок», – дело в том, что «юкук» (а это вообще было не имя, а кличка, имени его никто не знал) означало «сова», меня часто называли «ястребом» – в общем, набирался целый императорский зоопарк.
Повара, счетоводы, приказчики лавок – все краешком глаза наблюдали за Меванчей и Сангаком, вплоть до того вечера, когда все увидели, как они сидят рядышком и спокойно молчат, не испытывая от этого никакой неловкости. Тут всем и все стало ясно, и единственное, что еще обсуждалось, – как они «это» делают: стоя, что ли, со спиной Меванчи, прижатой к стене? Тяжесть туши моего друга делала все прочие варианты рискованными.
… – Коня, – сказал я, наконец поняв, что интересных новостей сегодня больше не ожидается, а Юкука, беседующего с некромантами, можно будет выслушать только завтра. Был четвертый