Любимая мартышка дома Тан. Мастер Чэнь
Меня, передвигавшегося по черепице далеко не с юношеской ловкостью?
– Итак, Букар выбежал в сад, когда я ушел, а карлика уже унесли, – продолжал я.
– Но как же, если этот болван, судя по всему, все-таки вас видел и принял вас не иначе как за саму ведьму Чжао на крыше, – возразил Сангак.
– Искренне надеюсь, что обо мне он не сказал бы «не мужчина, не женщина, вообще не человек», – покачал головой я. – Нет, там, наверху, был еще кое-кто, кого я видел и сам, иначе я бы не убегал из дома, Сангак. И у него был арбалет… Вот что: пусть «умницы» утром, когда рассветет, посмотрят на всех крышах, и вообще пусть охрана с этого дня учится смотреть, что происходит там, сверху. И – спасибо, Сангак. Дыня была великолепна.
Мой друг, опять-таки понимая, что окончательная оценка его ошибок или достижений – впереди, все же слегка расслабился.
– Ваша комната ждет вас, – басил он, топая рядом со мной. – Бочка с горячей водой уже должна быть готова. Лежанка застлана тонким имперским льном, как вы любите. Вам понадобится массаж сейчас и массаж утром, и все равно после такого приключения будет болеть все тело, уж поверьте мне… Жаль, что вы не можете массировать сами себя – мы все, кому приходилось испытать ваши руки на себе, куда счастливее вас…
Дальше меня, чуть не заснувшего в бочке, буквально перенесли в комнату, где я провел ранее немало счастливых ночей во время прежних приездов в столицу, когда еще не возглавил здесь все наши торговые операции. Я начал снова прокручивать в голове сказки о страшной старухе Чжао, скачущей в лунные ночи по крышам. А буквально в следующее мгновение сияло уже не утреннее, а чуть ли не полудневное солнце, смирный Сангак лично вручал мне нечто мягкое, теплое и слегка провисающее в руках, закутанное в тонкое хлопковое полотенце, из-под которого пробивался лучший в мире аромат только что выпеченного в тандуре хлеба. У моей постели стояла также мисочка с крупными, одна к одной, полупрозрачными ягодами белого тутовника.
2. Рука Сангака
Солнце раскаляло полосатые полотнища, переброшенные над нашими головами между вторыми этажами задней части подворья, возле многочисленных кухонь Сангака. Все были на ногах – повара стучали ножами, жившая у нас великая самаркандская танцовщица Меванча на галерее пыталась прижать ко лбу собственную ногу, уверенно стоя на другой. Рынок по ту сторону зданий отдаленно гудел голосами людей и верблюдов, жалобами флейт и тонким звоном колокольчиков.
Одетый в чистую, разглаженную горячими камнями, короткую, до бедер, тюркскую курточку плотного льна и длинные штаны простого шелка, заправленные в новые мягкие сапожки взамен уничтоженных накануне, я вместе с Сангаком и несколько более значительной личностью – старым Юкуком – слушал новости из моего обесчещенного дома.
Юкук был высок, сух, неприятен на лицо, говорить почти не мог, лишь шептал – отчего возникает такая болезнь, для меня было загадкой: маленькие демоны, живущие в горле, или склонность к слишком горячему супу? Вдобавок взгляд