Страсти по власти: от Ленина до Путина. Михаил Пазин
виду, что обмен коротенькими записочками… нервы выносят лучше разговоров (ибо я могу обдумать, отложить на час и т. д.). Очень прошу поэтому завести стенографистку и чаще посылать мне… записки в 5–10 строк. Я подумаю час-два и отвечу». Думать час-два над запиской в десять строк? Это признак надвигающейся беды и серьезного расстройства здоровья, граничащего со слабоумием.
В середине 1921 года у него начались кратковременные головокружения и обмороки, бессонница и мучительные головные боли; из субъективных ощущений – чувство навалившейся усталости. Доктора, да и близкие, рассматривали эти проявления как признаки переутомления, чрезмерного напряжения как результата многочисленных волнений и переживаний, связанных со строительством Советской власти и внутрипартийными распрями. В июле 1921 года он писал М. Горькому: «Я так устал, что ничегошеньки не могу». Было от чего устать: сестра Ленина, Мария Ильинична Ульянова, засвидетельствовала, что только 23 февраля 1921 года Ленин принимал участие в 40 (!) заседаниях, а потом еще принял 68 человек! И так было почти ежедневно. «С заседаний Совнаркома, – вспоминала она, – Владимир Ильич приходил ночью, часа в 2, совершенно измотанный, бледный, иногда даже не мог говорить…» Работал, что называется, на износ. Лев Троцкий вспоминал: «К концу заседания Политбюро Ленин производил впечатление уставшего человека. Все мышцы лица опускались, блеск глаз потухал, увядал даже могучий лоб, тяжело свисали вниз плечи, выражение всей фигуры резюмировалось одним словом – усталость. В такие жуткие минуты Ленин казался мне обреченным. Но, проведя хорошую ночь, он снова обретал силу своей мысли». Врачи, лечившие Владимира Ильича (к тому времени из Германии уже были выписаны ведущие немецкие специалисты Фёрстер и Клемперер; это кроме отечественных докторов), на первых порах считали, что кроме сильного переутомления у Ленина ничего нет. Все их рекомендации сводились к длительному отдыху. Осенью 1921 года он жаловался своему брату Дмитрию Ильичу, что у него появились «три таких штуки»: головная боль, бессонница и нежелание работать. «Это было на него совсем не похоже», – резюмировал брат.
Зиму 1921–1922 года Ленин пережил очень тяжело: опять появились головокружения, бессонница и головные боли. Профессору Даркшевичу, вызванному к Ленину, больной пожаловался на неврастению, лишавшую его возможности работать так, как прежде, и некоторые навязчивые идеи. Это пугало Ленина: «Не грозит ли это мне сумасшествием?» – спрашивал он у доктора. В отличие от врачей, считавших, что кроме сильного переутомления у Ленина ничего нет, сам он понимал, что болен тяжело. По поводу первых обмороков он говорил наркому здравоохранения Семашко, что это первый звонок. «Так когда-нибудь будет у меня кондрашка».
В начале марта 1922 года Ленин по совету врачей все же выехал на отдых в деревню Корзинкино в Подмосковье, но продолжал работать и там. В конце марта он вернулся в Москву; состояние его здоровья заметно улучшилось, но ненадолго: в апреле снова начались головные боли, бессонница и нервозность. Дело дошло до того, что Ленин