Дети пустоты. Сергей Волков
пенделей и свет вырубил.
– Электричество – это значит счетчик, – объяснил наш бригадир, немного остыв. – Лампочка горит, счетчик крутится. Запалят нас, понял?
И вдруг из темноты послышался слабый гундосый голосок:
– Не запалят. Я много его включаю, а то страшно…
Обладатель этого голоска нашелся в углу, на теплых трубах, поэтому мы его сразу и не заметили. Завернувшись в вонючую дырявую кофту, весь в расчесах и вшах, он отлеживался тут уже несколько дней. Когда Тёха заставил его подняться и снять тряпье, все мы хором сказали: «Капец!».
Хорек оказался очень худым пацаненком с куриными какими-то лопатками и ребрами. Но не это нас удивило, видали мы пацанов и дохлее. Все его тело покрывали сплошные синяки и рубцы, а на мосластой ноге чуть выше колена сочился сукровицей здоровенный порез.
– Это кто тебя? – хмуро спросил Тёха.
– Мам-мка… – шмыгнул носом Хорек и скривился. – Холодно… Кашляю я.
– Губастый, дуй в аптеку, купишь сумамед, шампунь «Ниттифор», йод, бинты и стрептоцид. Усек? – Тёха накинул на Хорька кофту, брезгливо держа ее двумя пальцами. – Пятёра… Нужны ведра. Или тазики. Найдешь?
Я кивнул. Оббежать окрестные помойки – пара пустяков, и где-нибудь обязательно найдется то, что надо.
– Только грязные очень не бери, – сказал вдогонку Тёха. – Нам самим из них потом мыться… Все, пацаны, зимуем тут.
Горячая вода в подвале нашлась – старый кран на одной из труб по требованию исправно выдавал мощную гогочущую струю. Спустя пару часов отмытый, перевязанный, накормленный едой и лекарствами Хорек, тогда еще, впрочем, не бывший Хорьком, сидел на перевернутой детской ванночке, которую я нашел в соседнем дворе, и радостно шмыгая, гундосил:
– Пацаны, ну вы зыкинские… Пацаны, вы же меня не бросите, а? Пацаны, а дайте еще пожрать. Там сало в пакете. Ну пацаны-ы…
Он уже порядком всех достал, и никто не обращал на него внимания. Тогда, не переставая нудеть, он самостийно сунулся в пакет. Тёха, молча куривший в стороне, перехватил руку-палочку вырвал из пальцев кусок грудинки, но Хорек проявил чудеса изворотливости и впился в сало зубами, буквально повиснув на нем.
– Да на, жри! – рассердился Тёха. – Обдрищешься потом. Хорек вонючий!
Так с той поры и пошло – Хорек.
Мне его жалко. Нам всем его жалко. Я своих родителей не помню, Сапог тоже. Мы – отказники, коренные детдомовские обитатели. У Тёхи отец и мать погибли. У Губастого бабка была, да померла. А вот у Хорька имелась мать, настоящая, живая, но… Но лучше бы ее не было!
Пацан с самого рождения жил за шкафом, никогда не жрал досыта. По его рассказам выходило, что мать бухала по-черному, водила дома такие хороводы, что соседи ОМОН вызывали. И еще она его била по пьяни. Наверное, думала, что это ее сын, Хорек, виноват в том, что она такая…
Глава пятая
Это дело я люблю!
– Не Уссурия, а Уссури, – наставительно объясняет Губастый. – Это речка такая, большая. На Дальнем Востоке. Там тигры водятся,