Портрет кавалера в голубом камзоле. Наталья Солнцева
биржевая операция принесла Зубову немалую прибыль, и первое, что он сделал, – отправился в ту самую деревню. Страшился, опоздает, не застанет старика в живых. Но тот сидел во дворе, словно поджидая дорогого гостя… Кинулся навстречу, лобызаться. Прослезился от радости.
«Это ты, сынок! Я знал, что приедешь…»
«Давай картину, папаша. Не передумал еще продавать? Я деньги привез».
«Деньги… хорошо… – кивал седой головой хозяин. – На похороны мне хватит?»
«Хватит и еще останется. Я нынче щедрый!»
Старик метнулся в дом и вынес замотанное в чистую холстину полотно.
«Бери, сынок… Увидишь, она тебе службу сослужит! Береги ее… никому не показывай…»
«Это почему?»
«Сам поймешь…»
«Хитришь, папаша? Зря! Я к тебе со всей душой…»
Дед спрятал деньги в карман широких штанов и сразу потерял к гостю интерес. Заскучал, пригорюнился.
Зубов стоял посреди двора, переминаясь с ноги на ногу. Ждал, что старик его в дом пригласит, медом угостит, чаем из родниковой воды. Но тот сел на скамейку и застыл, словно истукан. Иди, мол, мил человек, откуда пришел.
Зубов вздохнул, взял картину под мышку и зашагал к своей подержанной иномарке. В ту пору он только такую машину мог приобрести. И на нее все косились с завистью…
Теперь-то он на роскошном внедорожнике разъезжает, – серебристом «лексусе». А былого счастья уже не испытывает. Годы, возраст… привычный достаток. Ничем его не удивишь, ничто ему не в диковинку.
Зубов встал из-за стола и подошел к окну, залюбовался белыми крышами домов, церковными маковками, облитыми закатным солнцем.
А ведь та картина всю его жизнь перевернула, исковеркала. Или, наоборот, одарила невероятно…
Зубов вспомнил, как дома развернул полотно, водрузил на письменный стол и долго смотрел на него в недоумении. Портрет и портрет… видно, что давний, – верхний слой краски потрескался от ненадлежащего хранения или просто от времени. На обратной стороне холста, – подпись автора, неразборчивая, размашистая. Не прочитаешь.
«Надул меня старый хрыч, – беззлобно подумал Зубов. – Всучил задорого обычную мазню. Не всякая живопись ценится, пусть даже и восемнадцатого века».
Поскольку тогда еще он был полным профаном в искусстве, то решил обратиться к музейному реставратору. Из любопытства. Благо, тот проживал по соседству и нередко перехватывал у Зубова деньжат до зарплаты. Семья у реставратора – семеро по лавкам, а государственное жалованье мизерное.
«Хоть плачь! – жаловался он Зубову. – Я бы кооперативную палатку открыл, да капитала нету. Вот, вынужден перебиваться… детишкам на молочишко. Стыдно просить, а что делать?»
«Ты бы, Аполлинарий Акимыч, с частными коллекционерами пообщался. Руки у тебя золотые, опыт накоплен, – спрос на твой труд непременно появится».
«Нет во мне коммерческой жилки, – сокрушался реставратор. – Не умею я себя рекламировать… А без этого нынче беда!»
«Как же ты собрался палатку открывать?