Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948. Генрих фон Айнзидель
наших товарищей относительно итогов этой войны, – говорил он. – В 1941 году, когда я попал в плен, мы шли все дальше на восток, к Москве. Тогда меня чуть не забили до смерти, когда я позволил себе усомниться в том, что русские, захватившие нас в плен, справятся с немецкой армией, даже если она окружит Москву. Сегодня обстановка ненамного лучше. Когда придет день и наше поражение станет очевидной вещью для каждого, всех ждет неприятное прозрение. Нацисты сумели убедить народ в том, что именно они являются Германией и что Германия падет вместе с ними. Именно с таким подходом мы должны бороться, даже находясь в плену. Мы должны попытаться дать нашим товарищам новые цели и новые надежды. Сейчас над нами смеются и называют предателями. Наши слова, выступления, листовки – все это пока не дает никакого эффекта. Но к следующему или, возможно, к 1944 году положение будет совершенно другим, и тогда даже здесь нам понадобятся люди, чтобы помочь преодолеть этот шок. И почему бы нам не сотрудничать здесь с Советским Союзом, самой большой страной цивилизованного мира? Пока никто еще не может сказать, что из этого получится. Но тот факт, что нам приходится рассчитывать только на себя, а в нашем отечестве правит преступный режим, способный на что угодно, заставляет нас принимать нестандартные решения.
Я тут же поспешил высказать свои сомнения:
– А как насчет Вагнера с его «кашистами», соглядатаями и дезертирами?
– Мы постараемся оградить себя от них, насколько это возможно. У нас нет другого выхода. Не можем же мы из-за этих людей вдруг превратиться в наци и начать горланить «Хорст Вессель». Вагнеры все равно будут делать свою работу, однако в наших силах попытаться мобилизовать обманутых людей и помочь им найти правильный путь.
– Очень многие говорили те же слова, когда оправдывали свою капитуляцию перед наци, – ответил я.
– Да, но сегодня это единственно возможный путь, именно сейчас, когда миром правит беззаконие. Как нам следует поступить? Мы больше не можем апеллировать к международному праву после того, как Гитлер сам нарушил его, перед лицом зверств, творящихся в Советском Союзе. Его преступные законы об обращении с советскими военнопленными, гражданскими лицами, евреями и комиссарами, а также тот факт, что он не признает нашего существования здесь как военнопленных, – все это создает ситуацию, когда мы должны чувствовать себя ответственными только перед лицом собственной совести.
Я не мог игнорировать его аргументы. У меня не было ничего общего с оголтелыми нацистами, которые видели будущее Германии только в связке с Гитлером. Но я не был согласен и со старыми и новыми коммунистами, которые, потеряв всякое чувство меры, признавали лишь один стандарт: в Советском Союзе все прекрасно, а повсюду за его пределами – плохо и неправильно. И все же нам предстояло выработать какую-то позицию, создать организацию, в которой легче было бы вынести тяготы плена. Власть, которая сегодня представляет Германию, и я уверен, что не на долгий срок, уже вычеркнула